Чувствую себя глубоко подавленным и несчастным. Из дневников 1911-1965

Пикстон-парк,

вторник, 5 ноября 1940 года

27 октября достигли берегов Шотландии и встали на якорь в Гуроке. Последний день конвой шел вблизи ирландского берега. В десяти милях от нас потоплена «Императрица Британии», мы же добрались без происшествий. Последний вечер: довольно вялая вечеринка на борту. Вплоть до воскресного утра никакой информации о дальнейших действиях не поступало: то ли пересаживаемся на другой пароход, то ли остаемся на этом; то ли сходим на берег и перемещаемся в лагерь, то ли вообще возвращаемся в расположение наших дивизий. Поступил приказ подготовиться к высадке, направиться в лагерь в Килманроке и идти в увольнение. <…>

В Пикстон-парк приехал очень счастливый – хоть на неделю забыть войну. Переоделся в штатское, сильно простудился, но неделю провел в свое удовольствие. Побывали с Лорой в Стинкерсе, дом в безупречном виде: капеллан спит в винном погребе, сад зарос сорняками по пояс, живая изгородь испустила дух, многие недавно посаженные деревца сломаны. Выбил из бристольских властей двадцать галлонов бензина. Только и разговоров о воздушных налетах. Эвакуация в Пикстоне теперь проходит гораздо лучше: семьи разъехались, и эвакуированным детям и их сопровождающим никто не мешает. Скандалы и склоки Лора пропускает мимо ушей. Обедать поехали на машине в Чагфорд. Авария на железной дороге: в Нортон-Фицуоррене погибло больше тридцати человек. В воскресенье все газеты пишут о попытках Гитлера умиротворить католиков. Начинается война в Греции; в Норвегии и Финляндии уже началась. Хороших новостей никто не ждет, и воспринимаются они с недоверием и раздражением. Нехватки припасов не ощущается, зато царит полнейший хаос, все связи нарушены. Три наших офицера ушли в увольнительную, понятия не имея, где им искать своих жен. Войска все в том же положении. Увольнительная истекает завтра.

Лондон, Хайгейт,

суббота, 9 ноября 1940 года

От Лейкока никаких вестей. <…> Нейтральные государства плохо представляют себе, во что превратился Лондон. В Хайгейт; сплошные развалины. Отец ничего не боится, мать же встревожена не на шутку. Ночью бомбили, но где-то поодаль.

Понедельник, 11 ноября 1940 года

Наконец-то появилась надежда, что буду переведен. Обедал с Бетджеменом: сообщил мне про самоубийство Роджера. Весь день сигналы воздушной тревоги.

Ужинал с Дианой, Джин Нортон, Хатчи, евреем из Виндзора юристом Монктоном и еще с кем-то из министерства Даффа. Говорили в основном о бомбежках. Х. Никлосон, после того как в Министерство информации угодила бомба: «В такие минуты важно запоминать свои впечатления – мне

, во всяком случае. Так вот у меня от бомбежки остается впечатление “вспышки”, а не “удара”». <…>

Глазго,

вторник, 12 ноября 1940 года

Целый день в пути. Надутый и развязный капитан в моем вагоне много чего порассказал про десантников – как выяснилось, ни слова правды. Найти комнату в Глазго, куда я приехал часов в десять, оказалось очень непросто. Старший лейтенант, мой сосед по комнате, спит в пижаме, надетой поверх белья, и пьет в постели виски. Принял ванну и поужинал во французском ресторане, который сильно «сдал» с тех пор, как мы с Дианой ходили сюда после «Чудес».