Чувствую себя глубоко подавленным и несчастным. Из дневников 1911-1965

Пятница, 23 января 1925 года

«Арнолд-хаус», Лльянддулас, Денбишир. Уложил свои рисовальные принадлежности, одежду, отрывки рукописи «Храма», а также Хораса Уолпола [111] , «Алису в стране чудес», «Золотую ветвь» [112] и еще несколько книг и отправился на вокзал Юстон. В Юстоне и Честере ко мне присоединились небольшие унылые группы учеников в красных фуражках и в слезах. В вагоне они съели немыслимое количество конфет; когда же за вторым завтраком осушили вдобавок кварты имбирного пива и лимонада, можно было поручиться, что кому-то из них в самое ближайшее время станет плохо. Слава Богу, до Лльянддуласа мы доехали без приключений, и, несмотря на телеграммы мистера Бэнкса, поезд на станции остановился. Крошечное такси доставило меня и две сотни чемоданов до места. Стоит школа на такой крутой горе, что испытываешь странное чувство: поднимаешься на третий этаж, выглядываешь из окна – и кажется, будто остался на первом. Внутри три крутых лестницы из соснового дерева, одна выстлана ковром, две другие – нет, и несколько миль коридоров с отполированным до блеска линолеумом под ногами. Имеется учительская, где мне предстоит проводить большую часть времени. В учительской линолеум отполирован еще лучше (или, как шутит Алек, «лучше́е»), стены красные, на стенах тошнотворные картины, несколько кресел, из них два – мягких, ацетиленовая лампа, горит еле-еле, камин и проигрыватель. И четыре молодых человека. Одного зовут Чаплин, он учился в Сент-Эдмундс-Холл [113] , где жил в одной комнате с Джимом Хиллом. Чаплин обожает Флекера [114] и является племянником мистера Бэнкса. Из четырех молодых людей он – самый лучший. Второй – Гордон – унылый зануда в пенсне, с учениками не церемонится. Чаплин, Гордон и я живем в домике под названием «Санаторий», куда круто поднимается тропинка, петляющая между лепешками навоза, кустами крыжовника и каменными стенами. Имеются в наличии и два новых учителя. Один – очень высокий, величественный и пожилой, зовут Уотсон, учительствовал в Стоу [115] и в Египте. Уотсон – обладатель орлиного носа и шотландского акцента; собирается в скором времени приобрести собственную школу. Другой новый в школе человек – Дин: очень неопрятен, сиреневый подбородок, бесцветные щеки, говорит на кокни и все время сморкается. Этот – хуже всех. У мистера Бэнкса есть жена, своим внешним видом она заметно уступает леди Планкет (леди Планкет-Грин. – А. Л.

) или миссис Херитедж. Есть у него также женатый сын; самого сына я никогда не видел, но не раз слышал в коридоре его голос, и голос мне не понравился. Таковы обитатели моей школы, если не считать целой армии горничных, что суетливо мечутся по коридорам с полными мочи ночными горшками. А также – учеников. Пока что встретил лишь нескольких; некоторые на вид вполне славные.

Порядки в школе весьма странные. Нет ни расписания, ни поурочных планов. Директор школы Бэнкс входит в учительскую с отсутствующим видом и говорит: «М-м, вот какое дело… в последней классной комнате на этаже сидят какие-то ученики. Понятия не имею, кто они. То ли это историки, то ли четвертый класс, а может, у них урок танцев. С собой у них – непонятно зачем – учебники латыни; было бы хорошо, если бы кто-то из вас провел с ними урок английского».

Тогда кто-то из нас, кому не лень, идет в класс в конце коридора, я же остаюсь в учительской и вырезаю для Оливии гравюру на дереве. Бедный мистер Уотсон из-за отсутствия расписания скрежещет зубами, а меня это вполне устраивает. Сегодня просидел без уроков все утро.

После обеда давал свой первый урок в классе под названием «исторический “Б”», и рассказывать мне предстояло про Вильгельма и Марию [116] . Ученики ходили на голове, и назвать свой дебют успешным я, пожалуй, не могу. Через три четверти часа перешел в соседний класс «А», эти ученики, не без посредства несравненного Уотсона, вели себя примерно. Оказалось среди них и несколько очень умненьких ребят, особенно понравился мне мальчик из Гэлуэя. Рассказывал им про Генриха VII и Генриха VIII [117] – то немногое, что знал сам.