Чужая игра

Мать твою перемать!..

Пока я мысленно ругался, как одесский, биндюжник, меня спеленали веревками, завязали глаза, заклеили пластырем рот и, перетащив на заднее сиденье, уложили на пол, чем-то прикрыв сверху.

— Только лежи тихо и не дергайся, майор, — лениво посоветовал Фалин. — Пока не доберемся до места назначения. Иначе придется дать тебе пистолетом по башке.

Ну и тихоня! Правду говорят, что в тихом омуте черти водятся. Вот и борись с организованной преступностью вместе с такими, как Фалин…

Ехали мы долго.

Наконец «бобик» чихнул последний раз и остановился. Чьи-то грубые руки выдернули меня из кабины и потащили по ступеням.

Судя по свежему морозному воздуху, напоенному запахами хвои и дыма из печных труб, мы находились где-то в лесу, скорее всего на какой-то даче.

Мы вошли внутрь здания, но вместо того, чтобы снять с меня веревки и представить хозяину, заказавшему доставку майора Ведерникова, мои поводыри спустились в подвал.

Когда за ними закрылась дверь, а глаза привыкли к скудному освещению — под потолком горела маломощная лампочка, — я увидел себя прикованным, как Прометей, к стене.

Цепь, соединенная с «браслетами» на запястьях, позволяла стоять согнувшись в три погибели, сидеть и лежать.

В качестве подстилки служила охапка соломы. Правда, свежей и шелковистой на ощупь. Она еще хранила запахи знойного лета и осеннего листопада.

В пределах досягаемости стояло ведро с крышкой — импровизированная параша, и даже висел на вбитом в стену штыре рулон туалетной бумаги. Кто-то эту часть «сервиса» продумал до мелочей.

В другом конце огромного подвала виднелись стеллажи с какими-то ящиками и большие бочки, скорее всего не пустые.

Я сел и задумался.

Мысли роились, как мухи над помойкой. А толку?

Я не был настолько наивен, чтобы не понимать — из этого подвала мне дорожка только в один конец. Те, кто организовали похищение, ни в коем случае не сдадут вольно или невольно своих «кротов» — Семейко и компанию.

Что может случиться, если я останусь в живых и вернусь в управление, — мои враги хорошо знали мой характер, а потому особых иллюзий не питали.

Иудушка со своими заплечных дел мастерами, даже если бы мне и не удалось разделаться с ними официально, знал точно, что головы им не сносить.

Кроме этих подонков, в управлении были и честные офицеры (насколько это возможно в нашей системе), которым вовсе не улыбалась перспектива работать рука об руку с мерзавцами и предателями, готовыми подставить их в любой момент.

Так что возможностей «восстановить статус-кво» у нас хватало…

Неожиданно в темном углу справа от меня что-то зашевелилось.

Крысы? Веселая компания…

Похоже, придется оставшуюся часть жизни общаться только с этим видом земной фауны, вернее, с двумя ее подвидами: крысами двуногими, прямоходящими, особо злобными и жадными, уже обглодавшими страну до костей, и четвероногой мелочью, подбирающей отбросы на помойках.

На мой взгляд, вторые были предпочтительнее, поэтому я даже не стал их тревожить, хотя под рукой нашлись и небольшие камешки.

Однако я ошибся.

В углу раздался кашель, затем звякнула цепь, и вырисовавшаяся на темном фоне фигура, лишь отдаленно напоминающая сидящего на куче соломы человека, заговорила:

— Машка, у нас гости. Гости-и… дорогие-е… наши-и… и-а-а…

Чучело гороховое гнусаво запело, словно запричитало, обращаясь не ко мне, а к какому-то комочку на ладони.

Я присмотрелся.

В углу находился такой же узник, как и я: лысый, с изможденным лицом и в невероятных лохмотьях. Он держал в руке крысеныша и нес ахинею:

— А мы им песенку споем. А, Машка? Смело мы в бой пойдем за власть… За какую власть? Ах, да-да-да… за власть! Советов! И как один умрем… Ура-а! — вдруг закричал он, размахивая свободной рукой. — Наше дело правое, мы победим! Машка, почему ты меня не слушаешь? Я приказываю!..

Я присмотрелся внимательней.

И едва сам не закричал из-за того, что наконец узнал этого несчастного.

Саенко!!! Господи, свят-свят…

Я даже глаза протер — не привиделось ли?

Нет, точно, мой бывший шеф. С безумно горящими глазами, заросший клочковатой бородой, грязный до невозможности и непривычно суетливый.

Поколебавшись, я окликнул его по имени-отчеству.

Никакой реакции.

Я позвал громче:

— Товарищ полковник!

— Хи-хи-хи… — рассмеялся жиденьким смешком страшный призрак. — Полковник… Ну настоящий полковник… Машка, где у нас полковник? Кто такой, почему не знаю? Почему не доложили?! Уволю! Всех уволю! Посажу, сволочи! Вы мне ответите!.. — И он снова запел: — Наша служба и опасна и трудна!..

Саенко еще что-то орал, большей частью совершенно бессмысленное. Голос у него был словно визг дисковой пилы. Я больше не отваживался его окликать.

Похоже, мой бывший шеф был на грани безумия. А возможно, и рехнулся.

Вот, значит, как оплатили его двурушничество…

Вечером нам принесли ужин — жидкую пшенную кашу с кусочками сала, хлеб и по кружке воды.

Урча, как дикий зверь, Саенко выгребал кашу из алюминиевой миски рукой и жадно запихивал в рот, хотя нам дали и ложки.

Насытившись, он покормил остатками ужина свою Машку и лег, спрятав крысеныша за пазуху.