Двое суток без сна, без еды Сафин сидел на полу в моей палате в реанимации, и прогнать его оттуда не решался никто из врачей. Он говорил, что в те страшные часы он понял одну важную истину: если я умру, он тоже умрет, потому, что больше ему незачем было жить. Он озолотил врачей, пытающихся вытащить меня с того света, и заплатил целое состояние за то, чтобы меня не регистрировали как самоубийцу. В истории болезни написали «бытовая травма». Он был готов раздать все свои деньги, чтобы в мое тело вернулась жизнь.
Боясь нашествия журналистов, слетевшихся на то, что произошло со звездой, адвокат Сафина сам выставил вокруг больницы двойное кольцо охраны. Сам Сафин не мог о таком и думать, поэтому о частной охранной фирме позаботился его адвокат.
Когда же пульс и давление нормализировались, а тоны сердца стали звучать не так глухо, и было ясно, что ко мне возвращается жизнь, Сафин решился поехать на три часа домой, чтобы принять душ, час поспать, одеться по-зимнему и вернуться. Шли к концу вторые сутки. Адвокат повез его домой.
Но спать Сафин не стал. Он быстро принял душ, съел что-то, приготовленное Верой (не разбирая, что) и сразу вернулся в больницу. Он не желал терять время на сон. Все это он рассказал, сидя на полу возле моей кровати, там же, где и провел почти двое суток.
Сказать, что меня потряс его рассказ, означало ничего не сказать. Я не ожидала от него такой преданности, мне казалось, он воспользуется случаем, чтобы убрать меня со своего пути. Но так не произошло. Из последних сил он цеплялся за мою жизнь вместо того, чтобы обречь меня на смерть. И я выжила. Выжил и он.
Глава 23
Ночи напролет я лежала, обдумывая жестокий план Сильвии. Все в душе моей сопротивлялось этому плану, несмотря на то, что я отчетливо понимала разумом — Сильвия права, и другого выхода нет.
Сафин приходил каждый день. Садился на пол возле моей кровати, клал голову на край больничного одеяла, словно оплетая мое израненное тело своей душой. И я расцветала. Только от одного его появления я заново возрождалась к жизни. И только тогда, когда я пила его лицо своими глазами, жестокий план Сильвии не висел над моей головой дамокловым мечом.
Он был жесток, этот план Сильвии. Я сразу разглядела присутствующую в нем жестокость. А потом напрямик сказала об этом ей. Так произошло во вторую нашу тайную встречу. Я ожидала, что Сильвия встретит в штыки резкую отповедь моих неожиданных слов. Но она даже не поморщилась — наоборот, только согласно кивнула.
— Да, план жесток, — сказала Сильвия, — но другого выхода у нас нет.
Я возмутилась — как нет? Надо соображать, надо думать, контролировать, проверять. Но Сильвия была непреклонна.
— Ты сама убедишься, что это единственный выход. Это будет скоро. Ты сама поймешь.
— А если он сам изменится? Если он станет другим?
— Он не изменится. Люди не меняются. Вообще никогда. Его же никто не сможет изменить. Никто и ничто. Я знаю, о чем говорю. Изменения в нем — иллюзия. И эта твоя иллюзия намного жестче и злее моего плана. Она будет стоить тебе жизни.
Сильвия исчезла так же внезапно, как появилась, оставляя меня наедине с моими собственными страхами. Лежа в кровати без сна, я в мельчайших деталях обдумывала ее план.
К тому времени я уже начала ходить, избегая выходить в коридор — почему-то мне было страшно. Но я устойчиво ходила по палате, опираясь на руку Вирга Сафина. Он всегда появлялся тогда, когда я хотела ходить.
В сутки он появлялся у меня несколько раз. Он побледнел и осунулся. Я догадывалась, что он проводит много часов за рулем, чтобы среди всех своих дел успевать в больницу ко мне. Его бледность ранила мое сердце и одновременно являлась целительным бальзамом, приносящим спокойствие в мое сердце. Его сердце билось в унисон с моим. Он был целительной силой, удерживающей меня на земле.
Постепенно у него вошло в привычку рассказывать мне о своих делах, хотя я не спрашивала об этом. Он рассказывал мне о своих ресторанах, о будущих выставках, о своих заказчиках и даже моделях, которых снимал.
Так прошло пять дней. Потом в палате появилась Сильвия. Я сразу увидела, что выглядит она не так, как обычно.
— У нас проблемы, — Сильвия печально покачала головой. — Точнее у тебя. Я долго думала, надо ли говорить. Потом решила сказать.
Сильвия положила мне на колени газету, раскрытую на определенной странице. Я не поверила своим глазам!