Чужая маска

– Наташенька, вы меня огорчаете. Ну что за настроения? Разумеется, ваш муж невиновен. Зачем бы он стал обращаться ко мне, если бы совершил убийство? Если бы он был действительно преступником, он бы знал, что нет шансов на оправдание, и не стал бы писать мне.

– Вы не знаете Женю, Николай Григорьевич. Он мыслит и рассуждает совсем не так, как вы. Он всегда уверен, что может обмануть кого угодно. Он сильный, властный, жесткий. Он особенный, понимаете? И мне не дает покоя мысль, что он всех нас водит за нос.

– Хорошо, Наташенька, оставим это. В конце концов, мой долг прийти на помощь человеку, который в этом нуждается. У вас есть деньги, чтобы нанять толкового частного детектива?

– Да, конечно. Женя разрешил тратить на его освобождение столько, сколько нужно.

– Отлично. Я поговорю со своими знакомыми в милицейских кругах, попрошу их рекомендовать хорошего специалиста. Как выглядит ваш муж? Как себя чувствует?

– Прекрасно, – усмехнулась Наталья. – Выглядит так, словно только что вышел из своего кабинета.

– Это хорошо. Значит, он готов бороться. Он не пал духом. Стойкости вашего мужа можно позавидовать. И вашей тоже, Наташенька. Крепитесь, будем делать все возможное, чтобы его оттуда вытащить.

Разговор с правозащитником расстроил ее. Впрочем, в последний год ее мало что могло обрадовать, поднять ей настроение. Разве что чернокожий Джеральд… В постели с ним она сумела забыть о том, что ее муж отбывает срок за убийство. И даже о том, какой грех она взяла на себя.

Нет, так не годится, нужно встряхнуться и подвести итоги. Вот документы, согласно которым она может распоряжаться всем имуществом Евгения. Он сам предложил ей подписать такие документы, потому что на адвокатов и частных детективов потребуются большие средства. Женя даже сказал, что, если нужно будет дать взятку, пусть Наталья сделает это, только бы освободиться из колонии.

Итак, чем она располагает? Огромная четырехкомнатная квартира в центре, недавно сделанный «европейский ремонт», дорогая и со вкусом подобранная мебель. Загородный дом, кирпич, три этажа, сауна, бассейн, гараж на четыре машины, с учетом приезда гостей. Два автомобиля – серебристый «Вольво» и темно-бордовый «СААБ». Счета в российских и европейских банках. Господи, и такой человек, обладатель всего этого, сидит в тюрьме? Помыслить невозможно. Наталья до сих пор не могла поверить в то, что это все-таки случилось.

Она разделась и пошла в ванную. Включив горячий душ, остановилась перед огромным, во всю стену, зеркалом и стала внимательно разглядывать свое тело. Кое-где проступили синяки от железных пальцев Джеральда. Наталья вспомнила его огромные черные глаза, будто прожигавшие ее насквозь, и поежилась. Ей никогда не нравились ласковые нежные мужчины, ее возбуждали натиск, мощь, демонстрация силы и превосходства, она любила, когда ее крутили, вертели, мяли, причиняли боль. Женя не был таким, он вообще был слабоват в постели, зато Джеральд – как раз то, что надо.

Она повернулась, чтобы рассмотреть в зеркале спину и ягодицы, порадовалась тому, что изящный изгиб от тонкой талии к пышным бедрам по-прежнему красив, и внезапно почувствовала острый приступ отвращения к самой себе и к своему случайному партнеру. Наталья быстро залезла в ванну, задернула яркую занавеску и встала под душ. Женя там, в зоне, в холоде, в общем бараке, где живут сто человек. Он вынужден есть отвратительную, несъедобную баланду, он видит вокруг себя тупые, безразличные лица, он двадцать четыре часа в сутки находится среди убийц, бандитов, насильников и прочих идиотов, у которых в голове ничего нет, одно дерьмо. Женя, гордый и независимый, который одним движением пальца, одним росчерком пера безжалостно расправлялся с теми, кто ему вредил, и щедро, не оглядываясь и ни с чем не считаясь, помогал тем, кто в этом нуждался. Теперь он сам нуждается в помощи, а она, его жена, в это время выкаблучивается в гостиничном номере чужого города в объятиях чужого мужика из далекой, чужой страны…

Горячая вода, стекая по ее лицу, смешивалась с солеными слезами. Впервые за все годы боязливое восхищение, с которым Наталья относилась к Евгению Досюкову, сменилось всепоглощающей жалостью и состраданием. Если бы еще два дня назад ее спросили, любит ли она мужа, ей пришлось бы солгать. Сегодня эта ложь была бы уже не такой абсолютной.

* * *