— По обоим проехался. Учитель, блин, — усмехнулся я. Помотал головой и зарекся лезть с советами, о которых меня не просили. — Отношения ваши? Ваши. Вот и разъебывайтесь с ними сами. Я в них не полезу.
Однако, глянув на дверь квартиры, я мысленно застонал от того, что и тут прозрел гораздо позже, чем стоило бы.
И, черт бы с ним, я мог прикрыться кошмаром Амели и сказать ей, что зашел успокоить… Но тут же меня шарахнуло новым вопросом: почему тогда не разбудил? Не толкнул, не выдернул Резкую из сна, как мог и должен был сделать, а принялся убаюкивать. И в итоге уснул сам.
И нет, у меня не вызывала вопросов повторяющаяся перед глазами картинка, где я глажу Резкую по спине и шепчу ей постоянное «Леля» — она же успокоилась и уснула.
Не возникало сомнений в обоснованности решения остаться рядом — ведь так я вовремя успокою, а Резкая выспится.
Даже проведенная в одной постели ночь не смущала меня так, как возможное требование ответить на вопрос: почему я обнимал Амели?
Зная и помня про реакцию на прикосновения, когда успокаивал. Но напрочь забыв о ней, стоило услышать тихое дыхание. И сколько бы я не силился вспомнить, как мы лежали до того, как меня вырубило, ничего не всплыло. Лишь покалывание в кончиках пальцев, когда поднимал ладонь и переносил ее вверх, и еле уловимый запах кофе. С тонкой ниточкой чего-то до боли знакомого и… теплого.
Кажется я пытался, но так и не вспомнил этот аромат. Я гладил Амели, воюя с дремотой, и перебирал запахи. Прислушивался к тонкой ниточке на шее Резкой и провалился в сон от ощущения коснувшейся и вжавшейся в мою грудь спины.
Последний вопрос перед тем, как накатила темнота. И вновь на него нет ответа. Как и причин, по которым он волновал меня больше, чем поиски оправдания.
Забыв о том, что собирался идти за сигаретами, я вернулся в квартиру и бросил ключи на тумбу. Дернулся было в сторону кухни, но вместо того, чтобы сварить себе кофе и хоть немного прочистить голову, направился в спальню. Где с удивлением уставился на Резкую. В нижнем белье, но с моей футболкой в руках.
«Она разгуливает у тебя по квартире полуголой…».
Внезапно материализовавшаяся и обоснованная претензия Авдеева сломала ход моих мыслей, и я завис. Мгновение или минуту я смотрел на Амели и никак не мог понять, что отражается в ее глазах: моя растерянность или ее? После, будто увидев себя со стороны, опустил взгляд в пол и вновь завис от небольшого покраснения на щиколотке.
Медленно поднимая глаза, я высматривал новые отметины от своих прикосновений на коже Резкой. Не находил их, но что-то внутри будто приковывало мой взгляд к застывшей девушке. И требовало найти подтверждение, что я не перешел границ дозволенного.
Икры. Колени. Бедра.
Мой взгляд поднимался все выше и выше. Перескочил грудь и запнулся о черт знает как пропущенную Резкой капельку воды. Которая скользнула по шее и медленно, едва ли не лениво покатилась вниз. Спряталась в ложбинку груди под кружево и, когда мне показалось, что она там и осталась, прочертила изгибающуюся тропинку по коже живота Резкой, огибая пупок и…
Я рывком поднял глаза выше и тут же опустил его обратно, не зная как буду объяснять то, что никак не объяснить.
Выдохнув и, стараясь не смотреть на покрывающийся мурашками живот, я поднял взгляд на лицо растерявшейся Амели. Протолкнул ком в горле и повернулся к девушке спиной.
— Прости, мне показалось, ты все еще в душе.
Мне хотелось хлопнуть себя по лицу ладонью, и это желание стало назойливым до неприличия, когда у меня за спиной раздался торопливый шорох и растерянно успокаивающее:
— Так. Пожалуй, большей неловкости сегодня уже быть не может.
«Согласен», — подумал я, а вслух произнес бредовейшее:
— Я ничего не видел. Просто задумался… о своем. Поэтому и не отреагировал сразу.
Правда, судя по тому, что Резкая поспешила на выход, спросив, где ждет ее Дымыч, не мне одному хотелось завершить этот момент как можно быстрее.
— Он уехал, — не моргнув глазом, выдал я. Но встретившись взглядом с Амели, через силу добавил «правильную» причину: — Отец позвонил, попросил приехать зачем-то. Если ты готова, то я отвезу тебя домой.