Чужая несказка

Никакого прошлого, – говорит, – никаких запретов».

Говорит ей: «Бездна, Бездночка, ты – искусство».

«Вот сейчас», – говорит, – хорошая,

Вот теперь, – говорит, – об этом».

Зачем без рифмы?

Ты говоришь мне: «Зачем без рифмы?

С рифмой сподручнее».

Знаю, сама ведь так говорила. Не в этом дело.

Я ведь уже отвечала, но смысла мало.

Незачем говорить, коль тебя не слышат.

Понимаешь, Бездна рифмуется не всегда,

Как кистепёрые рыбы вымерли не совсем,

Ты дочитал до момента ведь

Про кистепёрых рыб?

«Дом, в котором», если не помнишь,

Откуда фраза.

И кстати, если не помнишь, то очень зря.

Но сейчас не о книгах,

Сейчас о локальном – зачем без рифмы.

Затем, что Вселенная любит

Разные языки.

Что всегда говорить одинаково – моветон,

Хотя многие критики скажут наоборот,

Мы не будем об этом. Лишнее. Ни о чём.

Лучше сразу о том,

Как врывается в дом ледяной сквозняк

И сбивает с ног безразличным: «просмотров ноль»,

Оставляя во рту привкус желчи

И в голове звенящую пустоту.

Или вот о том, например,

Как стоишь посреди толпы, а тебя не видят.

Понимаешь? Совсем не видят.

Даже проходят, кажется, сквозь тебя.

Или о том, как любая,

Даже самая маленькая известность —

Просто ускоренное разложение,

Потому что замедленное – не наше.

И заодно о том, что нас дико бесит то,

Что ускорить его сильнее – не наше тоже.

Всё ещё непонятно, зачем без рифмы?

Рамки придумали те, кто устал от жизни,

Те, кому в горле комом стоит свобода.

Ибо они и не знают о ней ни слова.

Истинная свобода для безграничных,

«Неограниченных» – если совсем дословно.

Только ведь это не значит, что кто-то видел

И различал её вкус.

Ничего не значит.

Кроме того, что вопроса: «Зачем без рифмы?»,

Кажется, быть не могло в современном мире,

Но всё равно он откуда-то появился.

Видимо, «А зачем?» – это часть культуры,

Что-то в основе мирского менталитета,

Не выходящего мысленно за пределы,

Которые люди сами себе рисуют.

Ты очень любишь эти нелепые «А зачем?»,

Кстати, а часто ли ты задаёшься этим вопросом,

Когда подходишь к зеркалу и не видишь

Совсем ничего, кроме той же треклятой Бездны,

Которая

Не рифмуется

Совершенно.

Будет весело

Убивай в себе неимущего,

Превращай свою жизнь в искусство,

Пожирай бесполезность сущего —

Будет вкусно.

Не беги от себя панически,

Не хватайся за стены пальцами.

Всё придет, точно дар кармический —

Попытался бы.

Не старайся укрыться в комнате,

Поднимайся бегом по лесенке,

Даже если мир незнаком тебе,

Будет весело.

Не ищи себе оправдание,

Выбирай себе цвет и сторону.

Наплевать, что фундамент здания

Будет взорванным.

Ничего не случится страшного,

В час, когда ты создашь великое.

А ненужное и неважное

Станет бликами.

Божья пища

Через два года всё это окажется напускным,

Будешь не рад, что дожил опять до весны,

Ибо весна ведь нелепа, мертва, чужа,

Ровно как ты,

Съезжай.

Через три года имя сотрется со всех дверей,

Взвоешь от счастья покинуть их поскорей.

Будешь стоять под душем, под смрадом душ.

Не оставляй,

Разрушь.

Через четыре

Года

Всё это станет нелепым сном.

Нет никакой свободы

И никакого шанса покинуть дом.

Так что не плачь кровищей,

Никто не ищет

Тебя, мой друг.

Ты – пепелище, днище,

Ты – божья пища,

Как всё вокруг.

В начале было…

…Но в начале было не слово, а тихий шок,

Беспокойное исступленье исконно божье.

И та часть, что, казалось бы, создана хорошо,