Чужая жена

Ронни отодвинула Тома от себя ровно настолько, чтобы быстро поцеловать в губы.

– Знаешь, как я догадываюсь, что ты злишься? – спросила она. – Ты перестаешь растягивать слова. Твой голос делается по-северному холодным. Почти враждебным.

Она с насмешкой повторила его собственные слова, но он не оценил шутки.

– Я враждебно настроен, – ответил он. – Значит, ты играешь в теннис с этим хлыщом Майклом?

Одного взгляда на лицо Тома было достаточно, чтобы понять: сейчас неподходящее время, чтобы дразнить его.

– Майкл – это муж моей близкой подруги Кэти Блаунт, – объяснила Ронни. – Они с братом (в школе они вроде бы были чемпионами по теннису в своей возрастной группе) играют против нас с Майклом. Смешанные пары. Они выигрывают у нас… скажем, девять раз из десяти. Вот как я играю с Майклом. В тот день, когда он зашел сюда за мной, Кэти ждала нас в машине.

– А-а…

– Вот именно. А-а… – передразнила она его.

– В тот день ты намеренно заставила меня предположить иное.

– В тот день ты этого заслуживал.

– В самом деле?

– Да.

Они взглянули друг на друга, и Том неохотно изобразил улыбку.

– Может, и так, – признал он, сжал ее в объятиях и лег на нее сверху.

Когда они выбрались из кровати, было уже больше половины шестого. Том поспешно оделся; его костюм высох, но помялся и потерял вид. Бабочку он засунул в карман. Ронни надела футболку и велосипедные шорты, в которых обычно занималась физическими упражнениями, и пошла за оставленной возле бассейна одеждой.

Она намеревалась принести ее в спортивный комплекс и оставить в шкафу, а потом тайком переправить в дом. Ронни сочла, что, если кто-нибудь встретит ее в таком виде, она сможет объяснить, что делала утреннюю зарядку. Или предутреннюю – в зависимости от того, известно ли, что она провела ночь не у себя в спальне.

Ей никогда раньше не приходилось прятаться, и сейчас она пожалела, что не имеет в этом опыта. Впрочем, Тому она не призналась в своих чувствах. Она знала, что он думает о тайных свиданиях, и у нее не было желания вновь поднимать этот вопрос.

Когда она вернулась и затолкала платье в шкаф, Том предложил ей:

– Давай я провожу тебя к дому. Хотя бы полпути пройдем вместе.

Он стоял в дверном проеме между гимнастическим залом и комнатой, где находилась кровать. Несколько верхних пуговиц его рубашки все еще были расстегнуты, и на щеках выступила щетина. Он был так хорош, что Ронни опять почувствовала внутренний жар.

Держась за руки и не сознавая этого, они вышли из зала и направились к дому по вымощенной кирпичом дорожке, по обеим сторонам окруженной зарослями. Уже светало, хотя солнце еще не показалось. На траве бриллиантами сверкала роса. В воздухе сильно пахло жимолостью. Царил полный штиль, словно Седжли еще не проснулся.

Они остановились у подъездной дороги под старым раскидистым дубом, поросшим серым мхом. Ронни смотрела на открывшееся ее взору белое здание усадьбы, на деревья, кустарники и клумбы, на крыши шатров. Погасшие японские фонарики и дымящиеся факелы свидетельствовали о том, что празднество закончилось совсем недавно. Все, что она видела перед собой, говорило о богатстве и роскоши поместья и о беззаботной жизни его обитателей. Она повернулась к Тому.

– Мне надо идти, – сказала она.

– Я знаю.

– Зайдешь попозже?

Он сжал ее руку.

– В два часа у меня самолет.

– Как? Нет! – ахнула Ронни. В легких у нее как будто не осталось воздуха. – Куда ты летишь?

– В Неваду. Потом в Калифорнию и в Теннесси. Сюда я прилетел только на праздник.

Ронни почувствовала, что не перенесет внезапной разлуки.

– И долго тебя не будет?

– Наверное, с неделю.

– Целую неделю!

Она могла таким же тоном воскликнуть: “Целый год!”

– Думаешь, ты будешь скучать?

– Том!

Ее голос не оставлял никаких сомнений. Она встала на цыпочки и обвила его шею руками. Он поцеловал ее, коротко, но страстно, и откинул голову. Взгляды их встретились, и Том поцеловал ее еще раз.

Наконец ему удалось оторвать ее от себя.

– Иди в дом, – сказал он. – Я тебе позвоню. Ты не звони сама, я все время буду мотаться.

– Том…

– Иди. Уже светло.

Он был прав. Солнце уже всходило, и небо на востоке окрасилось в розовато-лиловые тона. Нужно идти в дом. Выбора у нее нет.

Едва ли когда-либо прежде у Ронни было так же тяжело на душе. И все же она оставила Тома в тени дуба и торопливо зашагала к дому.

ГЛАВА 33

В течение следующих дней Ронни была занята по горло. Она выступала перед избирателями, посещала заседания попечительских советов и блистала на публичных обедах. Отъезд в Вашингтон был назначен на пятницу после Дня труда[9], так что времени на подготовку оставалось мало. Впервые за все годы, проведенные с Льюисом, Ронни с сожалением думала о том, что вскоре ей придется променять более или менее скучную жизнь в Седжли на изысканные приемы Капитолия[10]. Раньше она при известии о переезде в столицу начинала с нетерпением считать дни.