Чужак в чужой стране. Книга 10

— Забрать Хони Буна. А потом снова в Гнездо. Если, конечно, ты не захочешь принять участие в посвящении. Впрочем, ты пока не знаешь марсианского, и тебе там будет скучно.

— Но… мне бы хотелось повидаться с Джилл.

— О, она велела передать тебе, что забежит наверх и там встретит тебя. Вот сюда, Бен.

Открылась дверь, и Бен увидел, что находится в том самом саду. Когда они вошли, змея подняла голову.

— Ну, ну, деточка, — ворковала Патриция, — иди, иди к своей мамочке! — Она помогла боа-констриктору развернуться и заползти в корзину. — Дьюк принес ее сюда, а мне пришлось сходить и обвить Хони Буна вокруг дерева, а главное, велеть ему не двигаться с места. Тебе повезло, Бен. Перевод в Восьмой Круг бывает очень редко.

Бен нес корзину с Хони Буном и пришел к заключению, что четырнадцатифутовая змея весит совсем немало. Когда они добрались до верхнего этажа, Патриция остановилась.

— Поставь ее на пол, Бен. — Патриция сняла свою тогу, вручила ее Бену и обмотала змею вокруг тела. — Это награда Хони Буну за то, что он вел себя примерно. Для него пообниматься со мной — большая радость. Почти сразу же мне надо бежать в свой класс, поэтому я поношу его на себе до самой последней минуты. Разочаровывать змей не стоит — это нехорошо, они ведь как дети — грокк не во всей полноте.

Они прошли ярдов пятьдесят до входа в собственно Гнездо. Бен помог Патриции снять сандалии и чулки; свои собственные ботинки он снял раньше. Они вошли внутрь помещения, и Патти подождала, пока Бен раздевался до шорт, одновременно уговаривая себя снять их тоже. К этому времени Бен уже полностью понимал, что носить одежду внутри Гнезда не полагается (а, может, даже неприлично), как не полагается носить сапоги с подковами в танцзале. Надпись на входной двери, отсутствие окон, покой Гнезда, чем-то напоминающий покой материнского чрева, полное отсутствие одежды на Пат плюс тот факт, что она предложила ему тоже раздеться, — все это говорило о том, что дома процветал семейный нудизм.

Наготу Патриции он в расчет не принял, сочтя, что у татуированной леди могут быть весьма странные предрассудки в отношении одежды, но, войдя в гостиную, они столкнулись с мужчиной, шедшим в направлении ванных комнат и «малых Гнезд», одетым еще легче Патриции, — ему явно не хватало ее змеи и татуировки. Мужчина приветствовал их словами «Ты есть Бог» и пошел дальше. Было в гостиной и еще одно доказательство — женское обнаженное тело, возлежавшее на диване.

Какстон знал, что во многих семьях нагота поощряется (а ведь это и была семья — братья по воде), и все же никак не мог, хотя бы во имя обыкновенной вежливости, распроститься со своим символическим фиговым листком. Ему к тому же мешала уверенность, что стоит ему раздеться, как в комнату войдут чужие, но одетые люди, и тогда он почувствует себя круглым дураком. Господи, а вдруг он, чего доброго, покраснеет?

— А как бы вы поступили на моем месте, Джубал?

Харшоу высоко задрал брови.

— Вы что же думаете, Бен, меня можно шокировать? Вид человеческого тела часто доставляет наслаждение, нередко вызывает грусть, но никогда не имеет значения per se[68]. Майк в своей семье практикует нудизм. Ну и что? Я должен вопить от восторга? Рыдать?

— Будьте вы неладны, Джубал! Вам-то легко изображать из себя олимпийца! Но мне что-то не приходилось видеть вас в обществе без штанов!

— И не увидите. Однако я грокк, что ваше поведение мотивировалось вовсе не стыдливостью: вы страдали от смертельного страха показаться смешным — есть такой невроз с длинным псевдогреческим названием.

— Чушь! Просто я не знал, какое из моих действий тут могут счесть невежливым!

— Сами вы чушь несете, сэр! Вы прекрасно знали, что вежливо, а что — нет! Просто боялись показаться дураком… а еще вернее, опасались естественного чисто мужского рефлекса… Но я грокк,

что у Майка были причины для введения такого порядка, — у Майка всегда есть веские причины.

— О да, мне потом Джилл объяснила.

Бен стоял в прихожей, оборотясь к гостиной спиной и придерживая шорты обеими руками. Он убеждал себя, что пришло время очертя голову броситься в холодную воду, когда чьи-то руки обхватили его талию.

— Бен! Дорогой! Какая радость!

А затем Джилл оказалась в его объятиях, ее теплые жадные губы прильнули к его губам… это заставило его порадоваться, что на полный стриптиз он так и не решился.

Джилл уже не была Праматерью Евой, на ней была обычная тога жрицы. Тем не менее Бен был счастлив, ощутив в своих объятиях теплое трепещущее тело девушки.

— Ух ты! — воскликнула она, с трудом отрываясь от его губ. — Как же мне не хватало тебя, чудо ты этакое! Ты есть Бог!

— Ты есть Бог! — отозвался он. — Джилл, а ты стала еще красивее, чем раньше!

— Так оно и есть, — согласилась она, — ты попал в самую точку! А я чуть не завизжала, когда увидела тебя во время финала.

— Финала?

— Джилл имеет в виду, — вмешалась Патриция, — конец служения, где она и Мать Всего Сущего, и Mater Deum Magna. Ребятки, я побежала!

— Никогда не спеши, Патти.