Чужаки

Путники свернули с дороги к тихо журчавшему ручейку. Михаил снял с плеч котомку и устало растянулся на мягкой зеленой лужайке. Алеша тотчас же взобрался на ближайший холм и просиял от радости. Совсем рядом, в каких-нибудь полутора верстах, начиналось родное село. Вот они, три церкви, пожарка. «А вон там и наш дом, — с волнением думал Алеша. — Какое же оно красивое, село наше! В середине два озера, а по берегам в четыре улицы растянулись дома. Вот вам и пятьдесят дворов», — вспомнил он рассказ дедушки Ивана.

— Наше село особое, — щуря старческие слезящиеся глаза, рассказывал дедушка. — Мы в карты проиграны.

Давно это было, лет сто пятьдесят назад, а то поди и больше. Ехал, говорят, граф Демидов на заводы свои в Кыштым будто бы. А за ним из самого Петербурга князь привязался, Потемкин. Ну, дорогой они от неча делать в баргу и срезались. Игра одна денежная так называлась. Вестимо, у Демидова денег куры не клюют, а у князя в кармане ветерок гуляет. Продулся князь, а платить нечем. У Демидова хотя богатства и прорва, но своего упускать не желает. Если, говорит, денег нет, недвижимостью плати. Ну, и договорились. Распорядился тогда князь отписать графу Демидову в оплату за проигрыш из княжеской вотчины, с речки Тютнярки, пятьдесят крепостных мужиков с женами, детьми, стариками, кошками и собаками, а больше чтоб ничего им не давать. Ну, а если в случае назад прибегут, приказано было бить их плетьми до полусмерти, отливать водой и отсылать к графу обратно. Уж очень ему мужики нужны были. Дрова рубить, уголь жечь и на другие работы. Людей не хватало. Вызвал князь своего управителя и говорит: «Надул меня тогда граф, шестерку подсунул. Ну, да ладно. Теперь уже поздно об этом говорить. Черт с ним! Отбери ему самых строптивых и битых. В Рождественском, по речке Тютнярке, кажется, больше всего таких живет. Вот оттуда и дай». А приказчик демидовский усмехнулся и дал князю такой ответ: «Ничего, ваша светлость, нам не привыкать. У нас беглые каторжники и те, как лошади, работают, а тютнярцы и за верблюдов сойдут».

Дедушка тяжело, по-стариковски вздохнул и, помолчав, продолжал:

— Привезли мужиков в непроходимый лес и вокруг озер на четырех полянах поселили. Четыре названья селам дали, но только они и до сей поры тютнярцами себя называют. Привычка. Допрежь здесь везде лес был, а теперь вот куда Урал-то отодвинули. Тьма народу наплодилась.

Куда ни глянь, везде тютнярца увидишь — ив Кыштыме, и в Карабаше, и в Каслях, и в Челябе. Где только они спи ну не гнут! А «баргой» назовут, в драку лезут. Позором считают. Люди… не то, чтобы граф или князь какой. Стыд имеют.

Алеша еще раз посмотрел на родное село, помахал картузом и радостно закричал:

— Здравствуй, барга тютнярская!

* * *

Вечером Алеша шел с озера. Сидевший на завалинке Потапыч подозвал его к себе. Старик высох, стал легким, воздушным, но двигался все так же рывками, по-детски быстро. Разговаривал внушительно, с тем добродушным, и одновременно повелительным выражением лица, которое свойственно людям преклонных лет.

— Ну-ну, покажись, — говорил он, повертывая Алешу. — Больше полгода не виделись — срок немалый. Вытянулся… окреп. Так. С чужаком, говоришь, работал? Подвел он тебя?

— Мне стыдно, Потапыч. Я должен был смекнуть. Чай, не маленький, — ответил Алеша, краснея.

— Смекать надо, это правильно, — согласился старик. — Но ведь и то верно, что обмануть кого угодно можно. Мстить им, Алексей нужно. Вы молодые еще, придет час — и взбутетените[6] их, дадите им духу.

— Жульбертона судили.

— Жульбертон — это пешка. Хозяевам заводов, помещикам, царю — вот кому надо бы головы свернуть. Пока их не уберем, Жульбертоны всегда найдутся.

— Но он-то ведь знал, что делает? Не маленький.

— Правильно, не маленький. Его и осудили. Но зачинщик все-таки не он.

Алеша задумался. Ему казалось, он начинает понимать, что заставило Жульбертона пойти на преступление.

— Купленный он, — вслух проговорил Алеша.

— Скорее всего, что так, — согласился старик. — А может, и не купленный, а просто сбитый с правильного пути человек.

— Чтой-то невдомек мне, про что говоришь-то. Я ведь неграмотный, — вздохнул Алеша.

Потапыч замолчал и долго смотрел немигающим взглядом в пространство, затем перевел взгляд на Алешу и с явной озабоченностью сказал:

— Неграмотным тебе оставаться больше нельзя, Алеша. Надо учиться.

— Я хотел еще в прошлом году, — уныло ответил Алеша. — И дедушка тоже хлопотал. Так ведь не приняли. Мал, говорят. Врут… А ничего с ними не поделаешь.

— С ними не сделаешь, так без них надо справиться. Приходи завтра ко мне, как только встанешь… Алеша задохнулся от радости.

— Да как же это так, сразу? — с трудом выговорил он. — Бумаги бы надо, грифель тоже….

— Найдем бумагу, и грифель найдем, — ласково ответил Потапыч. — Здоровье бы только не подвело. Остальное уладим.