В один из моментов просветления, которые делались все более редкими, Джейми попросил, чтобы я дала ему умереть спокойно. Я только повторила слова, которые вырвались у меня прошедшей ночью: «Черта с два!» – и продолжала делать свое дело.
Едва солнце село, в коридоре послышался шум шагов. Дверь отворилась, и вошел дядя Джейми, настоятель аббатства, в сопровождении отца Ансельма и еще троих монахов, один из которых нес небольшой кедровый ларец. Настоятель подошел ко мне, благословил и взял мою руку в свои.
– Мы пришли совершить соборование, – сказал он тихим и очень добрым голосом. – Не пугайтесь, прошу вас.
Он двинулся к кровати, а я в недоумении посмотрела на брата Ансельма.
– Таинство последнего причастия, – пояснил он, близко наклонившись ко мне, чтобы не беспокоить и не отвлекать собравшихся у постели монахов. – Последнее помазание.
– Последнее помазание! Но это же для тех, кто вот-вот умрет!
– Шшш. – Он отвел меня подальше от кровати. – Более точно это можно было бы назвать елеепомазанием болящего, но в действительности оно и вправду применяется в тех случаях, когда есть опасность смерти.
Тем временем монахи повернули Джейми на спину и уложили с большой осторожностью так, чтобы не причинять сильную боль израненным плечам.
– Цель у этого таинства двойная, – продолжал Ансельм нашептывать мне в ухо, пока шли приготовления. – Первое – это моление об исцелении страждущего, если того пожелает Господь. Ведь елей, то есть освященное масло, есть символ жизни и здоровья.
– А что же второе? – спросила я, заранее зная ответ.
– Если нет воли Господа на то, чтобы человек остался жить, то ему дается отпущение грехов, и мы поручаем его Богу, дабы душа отошла в мире.
С этими словами Ансельм, заметив, что я собираюсь выразить протест, предостерегающе положил мне на рукав свою ладонь.
Приготовления закончились. Джейми лежал на спине, целомудренно укрытый простыней до пояса; в головах и в ногах горело по две свечи, что самым неприятным образом напомнило мне о гробе. Настоятель Александр уселся возле кровати; рядом с ним монах держал поднос с закрытым потиром – чашей со Святыми Дарами, а также двумя серебряными бутылочками – с елеем и святой водой. На предплечьях монаха перекинуто было белое полотенце.
«Точь-в-точь стюард, подающий вино», – сердито подумала я: вся эта процедура действовала мне на нервы.
Молитвы произносили нараспев по-латыни; негромкое антифонное пение[30]
успокаивало, хоть я и не понимала слов. Ансельм шепотом переводил мне некоторые части службы, другие казались сами собой понятными. Но вот настоятель жестом подозвал Полидора, тот выступил вперед и поднес к носу Джейми какой-то пузырек, который, должно быть, содержал нашатырный спирт или другое возбуждающее, потому что Джейми дернулся и отвернул голову, не открывая глаз.– Зачем они будят его? – спросила я.
– Если это еще возможно, желательно, чтобы больной находился в сознании и покаялся в совершенных грехах. К тому же это дает возможность принять Святое причастие, которое поднесет ему настоятель.
Настоятель осторожно прикоснулся к щеке Джейми и повернул его голову, чтобы тот снова понюхал соль. С латыни Александр перешел на родной язык шотландцев и заговорил очень ласково:
– Джейми! Джейми, мой родной! Это Алекс, милый ты мой. Я здесь, с тобой. Ты должен ненадолго очнуться, совсем ненадолго. Я дам тебе отпущение грехов и причащу тебя. Сделай маленький глоточек, чтобы ты мог отвечать, когда нужно.
Брат Полидор поднес чашку к губам Джейми и начал по капле вливать воду в пересохший рот. Глаза у Джейми были открыты – лихорадочно блестящие, но вполне разумные.
Аббат начал задавать вопросы по-английски, но так тихо, что я еле разбирала слова: «Отрекаешься ли ты от сатаны и всех деяний его? Веруешь ли в Воскресение Господа нашего Иисуса Христа?» – и так далее. Джейми на все вопросы отвечал утвердительно хриплым шепотом.
Когда таинство было окончено, Джейми откинулся на спину и закрыл глаза. Ребра его резко выступали под кожей; он ужасно исхудал за время болезни и особенно лихорадки. Настоятель, поочередно обращаясь к бутылочкам с елеем и святой водой, наносил знаки креста на тело, включая лоб, губы, нос, уши и веки. Он нанес елеем знаки креста во впадине под сердцем, на обеих ладонях и на сводах стоп. Раненую правую руку после помазания поднял с особой бережностью и положил Джейми на грудь.
Причащение совершилось быстро и необыкновенно бережно: одно легкое прикосновение большого пальца настоятеля.
«Суеверная магия», – отозвалась на все эти действия рациональная часть моего существа, но я была невольно тронута выражением любви на лицах молящихся монахов.
Джейми снова открыл глаза – очень спокойные; впервые после того, как мы покинули Лаллиброх, на лице у него было выражение мира и покоя.
Церемония закончилась краткой молитвой по-латыни. Потом настоятель положил руку на голову Джейми и произнес по-английски:
– Боже, в руки Твои передаю душу раба Твоего Джеймса. Молим Тебя, исцели его, если такова Твоя воля, и укрепи его душу, дабы со смирением познала мир Твой в вечности.