Он оттолкнул мою руку, было понятно, что он разозлился. Я тихо отошла в сторону и стала сортировать склянки и пакетики с медикаментами, лежавшие на маленьком столике: вот мазь из календулы; вот маковая настойка; вот отдельно лежат ивовая кора, вишневая кора и ромашка для приготовления лечебного чая; вот чеснок и тысячелистник для дезинфекции – и прочее, все по порядку.
– Клэр!
Я обернулась; Джейми сидел на постели и виновато мне улыбался.
– Прости, англичаночка! У меня скрутило живот, поэтому я с утра в скверном настроении. Но мне не следовало грубить. Ты меня простишь?
Я подошла к нему и осторожно приобняла за плечи.
– Прощать нечего, это мелочи. Но что ты имеешь в виду, когда говоришь, что у тебя скрутило живот?
Для себя я уже не в первый раз сделала вывод, что личная близость и романтика – вовсе не одно и то же. Джейми поморщился, прижав здоровую руку к животу.
– Я имею в виду попросить тебя на некоторое время предоставить меня самому себе. Не возражаешь?
Конечно же, я сразу исполнила его просьбу и пошла завтракать. На обратном пусти из трапезной я увидела, как тонкая фигура в черной рясе францисканца идет по двору к аркаде монастыря. Я поспешила монаху навстречу.
– Отец! – окликнула я, он остановился и улыбнулся мне в ответ.
– Доброе утро, мадам Фрэзер! – поздоровался он. – Как нынче утром чувствует себя ваш муж?
– Лучше, – ответила я, надеясь, что говорю ему правду. – Я желала выразить вам благодарность за помощь прошлой ночью, но вы так скоро удалились, что я даже не успела узнать вашего имени.
Сверкнув ореховыми глазами, монах отвесил мне изящный поклон, приложив руку к сердцу.
– Франсуа Ансельм Мерикёр д’Арманьяк, мадам, – сказал он. – Так меня назвали при рождении. Теперь же я отец Ансельм.
– Я не собираюсь задерживать вас, – сказала я. – Мне лишь очень хотелось вас поблагодарить.
– Вы не задержали меня, мадам. Я повинен в грехе лени, никак не соберусь приняться за работу.
– А что у вас за работа? – полюбопытствовала я.
Этот человек в монастыре, очевидно, был гостем; его черная ряса францисканца отчетливо выделялась на фоне коричневых бенедиктинских. Прислуживавший нам брат Полидор успел рассказать, что в монастыре жили несколько подобных чужаков, в основном ученых, желавших поработать в знаменитой монастырской библиотеке. Одним из таких людей оказался и отец Ансельм: он успел провести там несколько месяцев, переводя труды Геродота.
– Вы видели библиотеку? – спросил он.
Я отрицательно покачала головой.
– Тогда пойдемте, – предложил он. – Библиотека производит весьма сильное впечатление, и я уверен, ваш дядя-настоятель не станет возражать, если вы ее навестите.
С одной стороны, мне было интересно посмотреть библиотеку, с другой – не особенно хотелось вновь оказаться в одиночестве в гостевом крыле, поэтому я с готовностью приняла приглашение монаха.
Помещение библиотеки, построенное в готическом стиле, было превосходно: высокие потолки, стройные колонны, разделявшие купол на много отсеков, узкие высокие окна в простенках между колоннами, отчего в библиотеке было очень светло. В большинстве окон имелись прозрачные стекла, но в некоторые были вставлены витражи на библейские темы. Я передвигалась на цыпочках, чтобы не потревожить работавших над книгами монахов, остановившись у прекрасного витража, изображающего бегство в Египет[21]
.На одних полках книги стояли как обычно, рядами одна за одной, на других они не стояли, а лежали, для большей сохранности дорогих переплетов; стоял там и шкаф с застекленными створками, в котором хранились свитки пергамента. В библиотеке царило торжество гармонии, казалось, всякая тщательно хранившаяся там книга из-под переплетных крышек беззвучно пела собственную песню.
Вышла я оттуда в самом умиротворенном настроении, и мы с отцом Ансельмом не торопясь стали пересекать главный двор. Я в очередной раз принялась благодарить его за помощь ночью, но в ответ он лишь пожал плечами.
– Не стоит об этом больше думать, дочь моя. Надеюсь, вашему мужу сегодня лучше?
– Я тоже на это надеюсь, – кратко сказала я и спросила: – А что такое вечное бдение? Ночью вы говорили, что собираетесь в нем участвовать.
– Разве вы не католичка? – удивился он. – Ах да, запамятовал, вы же англичанка. Полагаю, вероятнее всего, протестантка?
– Вообще говоря, в смысле веры ни то, ни другое, – заметила я. – Формально я католичка.
– Формально?
Отец Ансельм изумленно поднял на лоб ровные брови.
Я осторожно помолчала, вспомнив свой опыт бесед с отцом Бейном; впрочем, этот монах, похоже, не готовился в испуге осенять меня крестным знамением.
– Ну, как бы это сказать… – сказала я и наклонилась к полу, чтобы выдернуть сорняк, проросший меж каменных плит. – Меня крестили в католичество. Однако когда мне исполнилось пять лет, мои родители умерли, после чего мне пришлось жить у дяди Лэмберта, а он…
На этом месте я остановилась. Мой дядя был энтузиастом науки и оставался совершенно безразличен ко всякой религии как системе верований – религиозные культы были для него всего лишь отличительными признаками культур.