— Напрягает — не то слово. У меня одна шапочная знакомая была, так ширялась она прямо в кафе, причем таращило и дергало ее до такой степени, что смотреть толпа собиралась. Она внушала себе и говорила всем, что это временно, что в любой момент она соскочит, и все пройдет. Но я-то отлично понимал, что ничего уже не пройдет. Все, конец. Двадцать три года, а жизнь кончена. Как-то, в минуту просветления перед зеркалом, она вдруг сказала: «Видишь? Натусовалась, молодец. Была девочкой, а стала бабушкой». Я тогда посмотрел на нее другими глазами, и правда. Увидел обтянутый желтой кожей скелет. Обкрошенные зубы. Какие-то пятна на теле. Если бы ее бывший парень, который ее бросил, увидел в таком состоянии, он бы, наверное, поседел, как я надеюсь. Ее даже родители из дома выгоняли, сестра ненавидела, а была нормальным веселым человеком, со своими увлечениями, мечтами, любовью. «Готикой» увлекалась, ходила на всякие пати, но на два года уехала в Питер. И все, человека потом не стало. Это воспоминание как-то сильно повлияло на меня, сначала даже не понял как.
— Она сейчас жива?
— Нет, конечно.
— СПИД? — зачем-то поинтересовалась Стелла.
— Знаешь, не обнаружили. Просто вдруг один за другим стали отказывать все внутренние органы. Не знаю, к чему это и почему. В этой больнице все видится несколько по-другому, иначе как-то. Раньше такие воспоминания давили, а потом на время ушли. Но в отделении вдруг всплыли, и я почувствовал какую-то вину, даже не знаю вследствие чего. А может, и знаю.
Некоторое время мы молчали, но потом Стелла прервала паузу и кивнула на свою машину:
— Давай-ка, садись, доставлю тебя до отдела. Дело к тебе. Держи повестку на допрос в качестве свидетеля. Удивлен?
— Чем? Что подателем сего оказалась именно ты? Нет. Я давно уже подозревал, что ты тем или иным способом работаешь на государство. Все твои жалобы о поиске работы уж очень наигранно выглядели. Нарочито как-то. Не твой стиль.
— Проницательный ты наш.
— Есть немного. Слушай, а может, сначала домой меня завезешь? — с надеждой спросил я, щупая себя за обросшие щеки и подбородок. — Надо помыться, побриться, в свежее переодеться… А то неприятно, да и вообще... выгляжу будто бомж.
— Ничего страшного, потом почистишься. Сказано: сразу же из больницы привезти тебя в отдел. Вот я и привожу.
— Кем сказано? — не понял я.
— Тем, кто знает. Погоди, скоро все поймешь, — четким деловым голосом произнесла Стелла.
— Звучит угрожающе, — пробормотал я, вдруг с удивлением обнаружив, что на самом-то деле мне уже все давно пофигу, и мало что вообще беспокоит. Ну, какой-то там отдел, ну везут, и что с того?
— Ладно, не буду тебя томить и ждать встречных вопросов, — вдруг произнесла Стелла, усаживаясь за руль. — Надо поговорить, причем сейчас. Тем более что в отделе начнут происходить всякие формальности юридического порядка, и будет уже не до праздных разговоров. А домой потом один пойдешь, у меня работы до самой ночи, и доставка свидетелей по месту жительства как-то не практикуется… Вот пока едем, введу тебя в курс, чтобы не ляпнул там чего лишнего, а то мне тоже ни к чему твоя самодеятельность, сам понимаешь. Времени у нас не так много, поэтому слушай внимательно. А дело было так…
30. А дело было так
— А дело было так, извини за банальную присказку. Все началось с того, что некий гражданин Намибии, алмазный дилер Абдель аль-Рахим вдруг купил дом в Тверской области. Обычный неприметный коттедж, каких сейчас множество. Это всем показалось странным, и сразу же стало известно в определенных кругах. Около нового владельца сформировалась группа людей, незаметно следивших за намибийцем. Непосредственный контакт осуществлял его «лучший друг» — гражданин Южной Африки российского происхождения. Собственно, сама мысль о покупке дома была внушена намибийцу этим самым другом — юаровским коллегой, тоже алмазным торговцем, внедряющим российские алмазы на африканском рынке. Дело в том, что якутские алмазы почему-то дешевле африканских, но если произвести грамотную подмену, то цена значительно возрастает. В ряде случаев это удается.
— Это же наверняка незаконно, — наивно сказал я.