Чужие сны

16. Спи, сопротивляясь до последнего

Лия

НЕ МОГУ БОЛЬШЕ! Господи, не могу! Выпустите меня… Раньше я могла отдохнуть от кошмара хотя бы на день, а теперь обезумевшая Мицкевич бросает меня в него снова и снова. Без перерыва, без надежды выбраться.

О, я пыталась проснуться! Била себя, кусала, пока не начало тошнить от металлического привкуса. Один раз мне даже удалось. Я плакала, просила выпустить меня… И зачем я только подписала бумаги? Впервые по-настоящему пожалела человека, захотела помочь. Показать ей правду, что сын ее не покончил с собой, что это была всего лишь нелепая случайность… Я была искренна. Я сочувствовала. Сострадала. И что?

Мицкевич лишилась рассудка. Ее глаза лихорадочно блестят, сухие тонкие губы подрагивают, шевелятся почти беззвучно.

– Паша… сынок… спаси моего Пашу…

Она не слышит стука в дверь, криков снаружи, раскачивается едва заметно. Достает маятник, монотонно бубнит что-то – и вот я снова на влажном белом песке.

В прошлый сон – или позапрошлый? Сбилась со счету. Ко мне туда приходил Андрей. Происходящее его волнует мало, он похож на земноводное. Смотрел на аварию, как патологоанатом. Безучастно, хладнокровно. Я пыталась докричаться до него, что не могу изменить прошлого, и он вроде понял, но откуда мне знать, что он там решил? Поможет? Или меня оставят здесь медленно сходить с ума и умирать, а сами покинут тонущий корабль? Не знаю. Помощи нет. Мурада нет. И надежды тоже.

Я с тоской смотрю на серое ртутное море. Может, выбраться, как Мурад тогда, через море? Либо утону, либо попаду в другой сон и перестану интересовать Мицкевич? Сжимаю кулаки, вбегаю в море. От ледяной воды быстро тяжелеют джинсы, замедляется шаг, но я не сдаюсь. Дальше и дальше, пытаюсь найти глубину, чтобы нырнуть. Опускаюсь с головой – от холода череп будто сдавливают железные обручи, тело сводит судорогой.

Нет. Не получается. Выныриваю, хватаю воздух, но тут же снова ухожу под воду, глубже, рывок, еще, цепляюсь за дно. В глазах темнеет, меня будто вертит в гигантском блендере. Ну же, Господи, пожалуйста… Белый песок, гладкая коряга и совершенно сухая одежда. Я кричу так, что закладывает уши, а грудь разрывает от боли.

– Тихо ты. Я здесь.

Боже, это лучшее, что я слышала в жизни! Мурад… Я не одна. Кидаюсь к нему как полоумная, висну на шее и рыдаю. Он напрягается, с какой-то неловкостью хлопает меня по спине.

– Ты пришел… пришел… – бормочу я. Я готова расцеловать Мурада, тянусь губами, но он почему-то отстраняется.

– О'кей, о'кей, я понял, ты рада меня видеть.

Ах да. Наташа… Я опускаю руки. Что ж, ей повезло. Утираю слезы и беспомощно смотрю на своего спасителя. Жду дальнейших указаний.

– И? – он удивленно поднимает брови. – Давай просыпайся.

– То есть?

– Я думал, ты тут вся под гипнозом, а ты просто дрыхнешь. Ну же, надо валить! Не представляешь, что там творится! Все с ума посходили, всерьез толкуют о том, что тебе надо спасти парня… Да чего ты стоишь-то? Ущипни себя, ударь…

Секунду-другую я молча таращусь на Мурада, потом вдруг меня охватывает истерический хохот. Он рвется изнутри, я ничего не могу с этим поделать. Ржу так, что по щекам снова текут слезы, голова трясется, как у игрушечной бульдожки на приборной панели.

– Эй, ты чего… – Мурад теряется окончательно. – Лий! Хорош!

Если бы я только могла…

Удар по щеке такой сильный, что голова откидывается назад. Жгучая боль растекается по скуле, но я хотя бы не смеюсь больше.

– Спасибо, – выдыхаю я, двигая нижней челюстью.

– Чем она тебя накачала?

– Ничем. В том-то и дело. Я не могу проснуться, а если просыпаюсь, она заталкивает меня обратно. Она не выпустит меня, Мур. Пока я не спасу ее сына. Но это прошлое! Что бы я ни делала, его невозможно изменить!

Мурад смотрит на меня мрачно, молчит, как будто знает то, чего не знаю я. Глаза его чернее обычного.

– Что?.. – не выдерживаю я.

– Они, конечно, психи… в основном. Но их физик… Короче, он что-то задвинул про Лобачевского. Типа время – это не линия… бла-бла.

– Погоди, они правда думают, что это возможно?

– Вроде того. Это все изменит, но шанс есть. Где пацан?

– Там… – Я указываю на тропинку. – Но, Мур, я же не могу двигать предметы. Я пыталась вытолкнуть Пашу, чтобы Мицкевич видела: я пыталась. Но грузовик прошел сквозь меня. Или я сквозь него… Не важно.

– Ну ты не можешь, а я могу. – Он упрямо шагает к тропинке, так быстро, что мне приходится его догонять.

– Мур, послушай, это же прошлое!.. А если… ну вдруг… случится что-то ужасное? Я не знаю, мы умрем или…

– Так и будет. – Он даже не оборачивается. – Лысый псих у них вроде предсказателя. Говорит, я могу здесь все уничтожить.

– Как это?

– Откуда мне знать? Но надо попробовать. Ты ведь не хочешь тут торчать вечно? – Мурад резко останавливается и смотрит мне в глаза.

– Нет… – Его решимость меня пугает, сейчас мне кажется, я не знаю этого человека. Он какой-то… опасный, что ли. Ни шуточек его вечных, ни самодовольства. Он серьезен, как будто и правда идет на смерть.

– Тогда пойдем.