Елисеев шел по аллее, перебирая в памяти подробности последнего разговора с Ольшесом. Морские чудища… связь их с уровнем технического развития и богатством Тофета… нелепость какая-то. И все же — не напрасно ведь Хеддену не разрешают встречаться с кочевниками. Безусловно, что-то за этим кроется. Консул решил свернуть на лужайку, посидеть в тишине, обдумать все по пунктам, не торопясь. Лужайка скрывалась слева от аллеи, за густой стеной цветущего кустарника. Елисеев раздвинул ветви — и замер.
На скамье, расслабленно привалясь к высокой резной спинке, сидел Ольшес. Он развлекался.
Над цветами, устилавшими лужайку сплошным ковром, кружились с гудением то ли лохматые мухи, то ли шмели. Время от времени они опускались на цветки и, вытягивая хоботки, пили нектар. А Ольшес бросал в мух мелкие камешки, сшибая мохнатых насекомых. Мухи валились в траву, обиженно взревывая, потом выползали на травинки, чистили крылышки и снова взлетали, чтобы как ни в чем не бывало заняться своими делами. Елисеев стоял за кустом, наблюдая, — ему было очень интересно, промахнется ли Даниил Петрович хоть раз. Но долго заниматься наблюдением консулу не пришлось, потому что второй помощник вскоре окликнул его:
— Не надоело вам там стоять, Адриан Станиславович?
— Ну, знаете! — Елисеев вышел из укрытия. — Я был уверен, что вы просто не могли меня заметить.
— Мог, еще как, — насмешливо произнес Ольшес. — Вас было слышно, еще когда вы в сад спускались.
— Н-да…
Елисеев уселся рядом с Ольшесом, и Даниил Петрович, вроде бы даже не шевельнувшись, изменил позу. От расслабленности не осталось и следа… и Елисеев, покосившись на второго помощника, хмыкнул под нос.
— Даниил Петрович, — заговорил консул, — я все думал о том, что мне сообщили. Видите ли, мне кажется…
— Извините, — перебил его Ольшес, — лучше сначала я вам кое-что расскажу. Очень интересное. Сегодня ночью я снова ездил к Желтому заливу…
— …И все-таки я не понимаю, — нервно говорил Росинский, постукивая пальцами по подлокотникам кресла. — Какая может быть связь между этими… дарейтами — так вы их назвали? — и технологическим уровнем Тофета, а тем более с деньгами и с тем, что Ласкьяри определяет как право на власть. Не понимаю!
— Боюсь, не вы один пребываете в состоянии столь трогательного недоумения, уважаемый Валентин Лукьянович,— язвительно сказал Хедден. — Боюсь, что все мы несколько огорошены… или ошарашены… или, в конце концов, просто растеряны и чувствуем себя дураками. Но меня лично утешает то обстоятельство, что Даниил Петрович сумел в такой необычной обстановке объяснить неведомым существам нашу основную позицию. Если, конечно, он верно воспринял вопрос.
— Уверяю вас, ошибиться было невозможно, — сказал Ольшес.
— А мне вот что интересно, — сказал Кор-сильяс. — Когда были здесь эти… сволочи в скафандрах?
— К сожалению, под картинкой не было даты.
— Жаль, — очень серьезно произнес Корсильяс.
— Мне тоже, — согласился с ним Ольшес.
? Не это главное, — сказал консул. — Во всяком случае, в данный момент. Мне кажется, сейчас важно то, что разъяснились наконец некоторые странности отношения к нам. Понятно, почему нас не выпускали в город так долго. Ясно, почему Хеддену не разрешали выезд в степи, встречу с кочевниками, которые, как утверждает Даниил Петрович, на самом деле никакие не кочевники или, по крайней мере, не дикари. Но неясно, почему , все-таки нам позволили ходить по улицам в любое время. Тут что-то не так.
? — А вам не кажется, Адриан Станиславович, что как раз этот последний пункт как раз наиболее все— го убеждает в совершившемся факте переворота? Если не ошибаюсь, такая мысль уже приходила в голову кому-то из нас, — сказал Ольшес. — Да… Но я не понимаю, почему внешне все выглядит так, словно никакого переворота не было? Правитель остается на своем месте, все идет по-прежнему…
— Они ждут праздника, — тихо сказал Ольшес.
— Вы это знаете точно? Или только предполагаете?
-Я…
В дверь постучали. Вошла Ласкьяри.
— Я вам не помешала?
Земляне оторопело уставились на нее. Как она попала в дом?
— Ну что вы, Ласкьяри, — опомнился Корсиль-яс. — Разве вы можете помешать? Мы всегда рады вас видеть.
— Вы очень любезны.
— Хотите кофе?
— С удовольствием. Особенно если его сварит Даниил Петрович.
— О! — воскликнул польщенный Ольшес. — Вы оценили мое искусство кофеварения! Сейчас займусь.
Через несколько минут кофе был подан, и все расселись вокруг стола. Хедден хлопотал возле Ласкьяри, придвигая поближе печенье, Корсиль-яс уговаривал девушку попробовать пирожное, Ольшес и даже Росинский изо всех сил старались проявить внимание к гостье… а Елисеев помалкивал, не вмешиваясь в общую суету. Он всегда испытывал неловкость в присутствии Ласкьяри — девушка смотрела на него такими влюбленными глазами, что Адриан Станиславович просто не знал, куда ему деваться. И еще Елисееву очень и очень не нравилось то, что второй помощник, он же инспектор по особым делам, беззастенчиво пользуется чувствами девушки в своих целях. Ведь если бы Ласкьяри не была влюблена, она вряд ли стала бы откровенничать с Даниилом Петровичем. А так…