Чужое оружие. По ту сторону добра. Следы на воде

Прогремел второй выстрел, и ночь снова заохала в берегах, застонала, заголосила…

Иван Чепиков выскочил из дома и бросился во двор Лагуты…

* * *

В Киев возвращались «ракетой». Гул двигателя мешал разговору. Коваль не убирал от Ружены свою крупную жилистую руку, делая вид, что не замечает ее нежного прикосновения и тоже любуется зелеными берегами могучей реки, обласканной утренним солнцем, ее золотыми песчаными косами. Голова его отдыхала от длительного напряжения. Он думал о том, что все в его жизни складывается хорошо, сейчас даже лучше, чем это было две недели тому назад, когда они вместе с Руженой собирались отправиться в отпуск.

Потом пошли мысли о том, что уже пришло время подведения итогов, когда одиночество особенно тяжело, что Ружена для него не только привлекательная женщина. Теперь рядом есть человек, с которым можно поделиться всем, зная, что тебя услышат и поймут…

Он решил, что скажет ей об этом дома, а сейчас только крепче сжал ее теплую руку.

Киев — Черкассы,1975–1976

― ПО ТУ СТОРОНУ ДОБРА ―

Перевод с украинского автора

Роман

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Утро родилось чистое, словно умытое. Еще до солнца всюду была разлита ослепительная голубизна. Минули уже июнь и июль — с дневной духотой и ночными грозами. Их сменили сухие безоблачные августовские дни, когда, казалось, не только небо, но и земля излучала зной.

Едва выглянув, солнце враз обежало Левобережье, его белые высотные дома, заводские трубы, заскользило по спокойному утреннему Днепру, уткнулось в кудрявый, изумрудно-золотой правый берег и пронзило его лучами, обожгло купола Выдубецкого монастыря и Лавры, охватило пламенем окна гостиницы «Киев».

Пришел новый день.

Радости и печали.

В котором прощались с жизнью и рождали жизнь.

День побед и потерь, человеческих трагедий и неотвратимой расплаты…

Вспыхнуло солнце и на пригородных дачах — Русановских садах, и на новом красивом здании райотдела милиции на Левобережье.

Подполковник Коваль, налюбовавшись солнечным буйством, поднял глаза на молодого инспектора уголовного розыска Струця, который терпеливо ожидал, пока на него обратят внимание. Посмотрел так, словно впервые видел его.

Впрочем, терпение лейтенанта было внешним. В душе Струць считал, что «старшие товарищи», которые приезжают набегом из управления, не столько помогают сотрудникам райотдела, сколько связывают их действия, зато в своих рапортах приписывают себе успехи рядовых исполнителей. С подполковником Ковалем Струцю, правда, не приходилось работать — был недавно переведен в Киев с юга республики и о Ковале ничего не слышал. Поэтому и докладывал вяло, словно бы с ленцой.

Дмитрий Иванович тоже вроде бы не торопился. Переспросил:

— Когда, говорите, Залищука похоронили?

— Четыре дня тому назад, — повторил лейтенант.

— И почему возбудили дело?

— Так разговоры пошли, товарищ подполковник. Что отравил сосед Крапивцев. Залищук на него писал, разоблачал, открыто спекулянтом называл… Одним словом — критиковал… А когда такой слух пошел…

— Значит, отомстил за критику?

— Да, товарищ подполковник, — разрешил себе улыбнуться инспектор. — Исключительно жадный человек — не дай бог, если кто мешал ему делать деньги… Жена Залищука сказала, что часа за два до смерти муж выпивал у Крапивцева на его даче.

— Не понимаю, — поднялся Коваль и зашагал по кабинету. — Говорите, враждовал — и вдруг: вместе выпивал?

— Пьянчужки. То ссорятся, то мирятся, — махнул рукой лейтенант.

— Крапивцев тоже пьянчужка?

— Не думаю. Но Залищука всегда угощал. Не иначе — заискивал перед ним, чтобы не цеплялся.

Подполковник взял со стола заключение судмедэкспертизы.

Целая вечность пронеслась, пока он держал перед глазами этот листок, сотни лиц промелькнули перед ним, десятки историй вспомнились, чем-то схожих и не схожих с трагедией в Русановских садах.

Лейтенант Струць стоял среди кабинета.

— Да вы садитесь, Виктор Кириллович, — разрешил Коваль, не отрываясь от бумаг. — Будем вести это дело вместе. Можете называть меня Дмитрием Ивановичем, — добавил он, считая, что такое уравнение в правах лишь поможет их творческому сотрудничеству.

Молодой лейтенант послушно опустился на стул.

А подполковник с бумагами в руках снова принялся ходить по просторному кабинету начальника уголовного розыска, которого на время отпуска замещал Струць. Остановившись около лейтенанта, подполковник оторвался от бумаг:

— Тут, как говорится, деваться некуда: отравление. И желудок пострадал, и в крови яд… Как же это врач дал разрешение на погребение?

— Пришел к выводу, что перепил этот Залищук. — Струць хотел было подняться, но Коваль жестом разрешил сидеть. — Любил выпить, бедняга. А сердце слабое, вот эксперт и ошибся. Все за счет больного сердца списал.