Чужой

– Какое право, родненький? Ведь тут закон. Против него не попрешь. Это ж понимать надо.

– Вы даже не знаете, о чем просите. Поймите, это невозможно. Как бы я вам ни сочувствовал, я не могу этого сделать. Это даже не от меня зависит.

– А от кого же?

– Это сложно объяснить. Не получится.

– Так не подпишешь?

– Нет.

Мать опустилась на стул и тихо заплакала.

– Алексей Петрович, ты послушай, – снова заговорил отец. – Мишка у нас единственный. Мы его очень долго ждали. Сколько выкидышей было у моей Катерины, и до, и после. Видать не приспособлена она для этого. Только одного и выходила. В тридцать лет уже. Может, оттого он нам так и дорог. Да и парень-то вырос что надо! Добрый, заботливый, трудолюбивый. Не нарадуешься. Дурного слова от него не услышишь. Ничего плохого он никогда бы не сделал. Так за что же его под арестом держать? Помоги. Ну что ты уперся, как баран? Как будто раньше никогда ничего не подписывал.

– В том-то и дело, что подписывал. И больше этого делать не хочу.

– Да будь ты человеком, в конце концов, забудь про свои принципы, спаси парня.

– Подписывать я ничего не буду.

– Опять сорок пять, – выругался отец Мишки. – Ты, Алексей Петрович, нелюдь какой-то. До тебя не достучишься. Пошли, Катерина, нечего тут перед ним унижаться. Мы и без него правду найдем.

– Корзину не забудьте.

– Не забудем.

Уходя, он громко хлопнул за собой дверью.

Вечером, возвращаясь с прогулки, я поймал на себе несколько косых взглядов, и на следующий день решил вовсе не выходить из дома. Слух о том, что я не стал подписывать свидетельские показания, наверняка уже разнесся по деревне. Я не хотел, чтобы каждый встречный смотрел на меня с осуждением. Чужое мнение меня не интересовало, но искушать судьбу и провоцировать людей на необдуманные поступки я не собирался. Лучше подождать, пока все успокоится. Я надеялся, что капитан быстро во всем разберется, и Мишке не придется долго находиться в заключении. Мне было искренне жаль парня.

На самом деле, я был рад, что выдержал испытание и остался непреклонен. В такой ситуации легко проявить слабость. Конечно, я нажил себе врагов, но в моем положении это естественно. Ничто так не закаляет дух, как обращенные на тебя ненависть и презрение. Мне уже приходилось с этим сталкиваться. Главное, не поддаваться состраданию. И не оправдываться им. Кто ставит любовь выше истины, не знает ни того, ни другого.

Со временем все забудется. В конце концов, ничего ужасного я не сделал. Как только Мишку отпустят, о моем поступке и вспоминать не будут. Разве что родители затаят обиду. Как-нибудь переживу.

Весь день я провел в тревожном ожидании. Мне казалось, что кто-то непременно придет и начнет выяснять отношения. Я решил, что не буду открывать дверь, как будто меня вообще нет дома. Но все обошлось. День прошел спокойно. Скорей бы уж все закончилось. Так будет лучше для всех.

А между тем в городе происходили страшные события. Накануне вечером, так и не дождавшись моего визита, капитан отвез Мишку в следственный изолятор районного центра, где его поместили в общую камеру вместе с другими подследственными. На его несчастье, там оказалось несколько матерых уголовников, со своими тюремными привычками и правилами. Мишка же, по молодости, был человеком свободолюбивым и не терпел давления со стороны. По всей видимости, у них возник конфликт, переросший затем в драку. Три здоровенных мужика долго и жестоко избивали его. И никому до этого не было дела. Хотя охранники наверняка слышали шум в камере. Утром его нашли в совершенно плачевном состоянии и отвезли в больницу. Целый день он пролежал в палате, не приходя в сознание. Врачи делали, что могли, но спасти его не удалось. К вечеру Мишка умер.

Я узнал об этом утром следующего дня от капитана. Он зашел ко мне сразу после того, как сообщил родителям страшное известие о смерти сына. Я достал водки и налил нам по стакану. Мы молча выпили. Капитан закурил и после нескольких глубоких затяжек тихо произнес:

– Алексей Петрович, вас совесть не мучает?

– А вас, Николай Борисович? – парировал я.

– Меня мучает. Только что я мог сделать? Я человек подневольный. Действовал строго по закону. Как положено. А вот вы могли, действительно могли что-то изменить. Честно говоря, я до сих пор не понимаю, что помешало вам подписать показания. Ведь вас это, практически, ни к чему не обязывало. Скорее всего, вас даже и вызывать бы никуда не стали. А у меня имелись бы формальные основания для того, чтобы отпустить Мишку.

– По такой логике получается, что во всей этой жуткой истории виновата не ваша гнусная контора, погубившая парня, а я, отказавший ей в сотрудничестве. Так что ли?

– Получается, что так.

– Просто замечательно. Вы сами-то слышите, что говорите?