Чужой разум

Однажды я занимался подводным плаванием под Сиднеем, чуть в стороне от обычных мест моих погружений. Вдруг вокруг меня все потемнело, и я не сразу понял, что очутился в обширном облаке чернил. Это был участок, заваленный каменными глыбами, которые тесно смыкались, образуя глубокие расщелины. Чернильное облако занимало площадь величиной с хорошую комнату. Все вокруг было темно-серым, там и сям висели широкие черные полосы. В чернильной гуще было трудно что-либо разглядеть, особенно внизу в щелях между камнями, и чернила всё никак не оседали.

На следующий день я вернулся туда посмотреть. Чернил уже не было, но я смог разглядеть десятки яиц каракатиц на песке в некоторых расщелинах. Поблизости также оказалась сама гигантская каракатица. Выглядела она ужасно. Почти все ее тело побелело, щупальца были сильно повреждены. Она смотрела на меня, вися в толще воды. Приглядевшись, я обнаружил еще трех, тоже довольно крупных, — они скучились под группой камней, напоминающей Стоунхендж, с естественной крышей, возвышавшейся на несколько метров над морским дном. Одна каракатица была определенно самцом, другие — вроде бы самками. Но сказать наверняка было трудно — все они были на различных стадиях разложения. У самых больных сошла большая часть кожи, обнажилась перламутрово-белая плоть, а оставшаяся кожа покрылась сеткой трещин, как разбитое стекло. Те, чья кожа сохранилась лучше, были бледно-серыми. У некоторых было совсем плохо с глазами. Подплыла пятая каракатица, у которой на коже сохранялись проблески ярко-желтого цвета. Но пяти щупалец у нее не хватало, а уцелевшие части тела были покрыты темными ранами. Затем она уплыла.

Четыре каракатицы дрейфовали бок о бок, колышась в еле заметном течении воды между скалами. Яйца, рассеянные по дну, озадачивали. Обычно гигантские каракатицы прикрепляют яйца к потолку какого-нибудь скального укрытия, откуда они свисают, как луковицы тюльпана. Я не знал, всплыли ли эти яйца откуда-нибудь, где им следовало находиться, или были изначально отложены прямо сюда. Облако чернил, которое я видел накануне, могло быть знаком того, что случилось какое-то несчастье, но я понятия не имел, что могло произойти. Каракатицы не обращали внимания на яйца, они словно просто чего-то ждали. Они как будто смотрели на меня, но очень мало реагировали и, похоже, даже не все из них видели меня. Бледные и притихшие, они походили на собственные призраки.

На протяжении нескольких дней я наблюдал там каракатиц. Отдельные особи, по-моему, появлялись и исчезали. Яйца оставались на дне расщелины, они лежали в тусклом свете, вокруг клубился ил. Наконец я застал момент смерти одной из самок. Когда я приблизился, она кружила у самой расщелины. Почти вся кожа у нее сошла, оставались лишь рыже-коричневые лоскутки. Двух щупалец не было совсем, а одно из пары ловчих висело плетью.

Она все еще плавала, слегка шевеля плавниками. Наблюдая за ней, я заметил, что мы оба потихоньку всплываем, покидая расщелину в камнях. Вскоре каракатицей заинтересовались две рыбы. Розовая рыбка начала кружить вокруг нее, но не нападала. Опаснее была крупная шипастая кожанка. Она подплыла, взглянула, описала круг и начала серию нападений, стараясь выкусить куски у каракатицы спереди, хотя жертва была крупнее хищника в несколько раз. Я попытался отогнать рыбу, но она отплывала недалеко и при всякой возможности возобновляла атаки.

При первых нападениях каракатица лишь отпрянула и замахала щупальцами, что нисколько не помогло ей. Рыба не отставала. Я понял, что мои попытки защитить каракатицу пугают ее больше, чем нападения рыбы. Я был слишком большой и находился слишком близко.

Кожанка снова подплыла и цапнула сильнее, и на этот раз каракатица прыснула в нее чернилами. На рыбу это не особо подействовало, и она приблизилась опять. Тогда каракатица выпустила больше чернил и начала медленно крутиться по спирали. Мы продолжали пассивно всплывать. Вращающаяся каракатица с облаком черно-серых чернил, клубящихся из сифона, походила на горящий самолет в штопоре — только летящий не вниз, а вверх. То ли из-за чернил, то ли из-за того, что мы были почти у поверхности воды, рыба отступила. Но больше каракатица ничем помочь себе не могла. Она продолжала всплывать, спиральное вращение прекратилось. Одолев последний метр водной толщи, она выскочила на поверхность и затихла в полной неподвижности. Поверхность воды колыхалась рябью, в которой покачивалась каракатица. Там я ее и оставил.

Смерть каракатицы была переходом от плавания в спокойных глубинах — через восхождение в медленном штопоре — к дрейфу наверху, в нашем шумном мире.

8. Октополис

Охапка осьминогов