Чужой среди своих 2

— А-а… соседи! — слышу из приоткрытой двери сочный мужской басок, полный надежд и предвкушения жизненных благ, — Савеловы, так? Ну что, давайте знакомиться!

— Въехать не успели, а свои порядки заводят! — надтреснутым фальцетом сообщил всему дому склочный женский голос, остервенело нарывающийся на интересный скандал.

— Да нормально всё! — хриплым, узнаваемым голосом парировал сосед в наколках, — По-людски сделали! Что тебе не нравится? Что их баба в сортире приборку сделала, так, что ли?!

— А я говорю… — и скандалистка понесла какую-то околесицу, мешая воедино обиды на давно съехавших Каримовых, Таньку, которая сука и разлучница, чтоб ей на том свете черти углей в пизду запихивали, и погорячей. Ну и чуть погодя — меня, который, хам и щенок, не успел приехать, а уже воспользовался чужим мылом!

— … и эта, — голос соседки набирает обертоны, — чистотка! Ишь, себя выше других ставит! Она, значит, приехать не успела, и вся такая себе чистюля, а мы, так получается, свиньи, и в грязи живём!

— … так проставляться надо! — горячо убеждает отца один из пришедших с работы мужиков.

— Да, сосед! — поддакивает второй, — Надо! С людями по-человечески надо! Ну что?

В ванной комнате кто-то шумно плещется, отфыркиваясь, отсмаркиваясь и отхаркиваясь, а с кухни тянет помойкой у китайского ресторана и скандалом, набирающим обороты отдельно от нашего.

Я вполне допускаю, что по отдельности все эти блюда — шедевры кулинарии, но полдюжины хозяек на коммунальной кухне, где одна жарит рыбу, вторая отваривает свиную голову для холодца, а третья кипятит бельё, — это Зло!

Переглянувшись с мамой, бросил тряпку, кое-как оттёр руки условно чистым куском мешковины и вышел в общий коридор, привалившись спиной к стене у самой двери, и обозревая весь этот человеческий зоопарк. В коридоре, натурально, час пик!

— Скотина такая… — у самой двери женщина, не выпуская из рук большую клеёнчатую сумку, с надрывом накручивает ухо отпрыску, воспитывая его на весь дом. Скотина, мальчишка примерно моих лет, со свежим фингалом и подранной на пузе рубашкой, стоически терпит, воспринимая такое воспитание как данность.

Не могу понять, что больше беспокоит женщину… но вскоре прихожу к выводу, что синяк — ерунда, а вот пострадавшая рубашка, в то время, как мать горбится на работе, чтобы он, скотина такая, человеком вырос…

— Володя! Володя! — слышу из распахнутой двери соседней комнаты, — Домой!

Непроизвольно представляю мальчишку младшего школьного возраста…

— … хватит с мужиками своими стоять! Опять, скотина, нажрёшься, а мне тебя потом по подворотням вылавливать! Алкаш чёртов!

«Слишком много скотов на квадратный метр» — непроизвольно морщусь. Если человека долго называть свиньёй, через какое-то время он начнёт хрюкать… но попробуй, объясни…

— Вот! — пожилая скандалистка с пожёванным временем лицом, заметив меня, тычет пальцем, — Нахалёнок! Приехать не успел, а уже мыло чужое берёт! И рожи, рожи корчит! Ишь, не нравится ему!

— Мы вам новое дали, — ответила мать, не столько даже отстаивая позицию, сколько давая понять новым соседям, что мы не воры.

— Ну и что?! — не смущается противная баба, — Это что, значит, вещи чужие теперь брать можно?!

— Да уймись ты, карга старая! — рявкает на неё один из мужиков, отвлекаясь от соблазнения отца совместной попойкой, — Вечно ты всем недовольна! Перед тобой хоть как пляши, а всё скрипеть будешь, и уксусом на всю квартиру вонять! Рот закрой!

Он усат, небрит, дороден, одет в расходящуюся на животе клетчатую рубашку и потёртые брюки, и явно не дурак пожрать, выпить и дать в морду. Судя по стесанным костяшкам, кому-то недавно и давал…

— Я-а! — с готовностью заорала баба, с придурошным азартом включаясь в противостояние с мужиками, — На заводе…

— Да мать вашу, сколько можно! — из своей комнаты вылетел мужик лет пятидесяти, с пожеванной беломориной в углу узкогубого рта, и замолотил мосластым кулаком в дверь туалета, — Регламент, мать вашу! Здесь все после работы, всем посрать нужно! Я вам щас, мать вашу, под дверь навалю!

Продолжая колотить, он свирепо жуёт и без того обмусоленный мундштук папиросы, и лицо у него такое, что непроизвольно верится — этот навалит! Не потому даже, что приспичило до крайности, а потому, что принцип!

В этот момент, кажется, загалдели все разом, и даже из-за двери ванной комнаты кто-то отбрёхивается.

Пытаясь анализировать всё происходящее разом, я, кажется, малость перегрелся, и стена стала насущной необходимостью. Не без труда отключившись от происходящего, через некоторое время пришёл в себя, постановив, что первое впечатление о соседях, это, конечно, хорошо… но так и до приступа себя можно довести!