Curriculum vitae

— Почему один? Ёж! Почему он один? Где второй?

Как ответ, откуда-то спереди часто-часто, задыхаясь от злости, затарахтел крупнокалиберный М2 — бортовое оружие «Ирокеза».

— Второй, доложить обстановку! Что творится в голове?

— Первый, у нас потери! Колонну отсекли от головного джипа! Вертушка села рядом с машиной, забирает пленного!..

— Второй, не высовывайтесь, сейчас разберемся! Айболит, что у нас со связью?

Последнего вопроса Распутин не слышал. Гигантскими прыжками он бежал в голову каравана, где второй шла машина с ранеными и медиками… С его Душенкой… Вид разгромленной колонны был отвратительно неопрятен, словно по руслу высохшей реки проехал мусоровоз с открытым кузовом, щедро посыпая дорогу отходами человеческой деятельности. Идущие вслед за головным джипом машины фактически перестали существовать. На том месте, где их застигла воздушная атака, дыбились дымящиеся остовы и холмились обгоревшие тряпки — останки ещё недавно живых людей. Крупнокалиберные пули взрыхлили землю в пяти шагах, и тело само, на рефлексах, отреагировало на опасность. Григорий бросился на траву и перекатился за разбросанные по земле ящики в оливковой раскраске. Еще одна очередь свистнула где-то над головой. Бортовой стрелок лупил в белый свет, как в копеечку, вёл беспокоящий огонь, старательно обмахивая свинцовым веером склоны и дно ущелья, чтобы у прижатых к земле, уцелевших разведчиков не было возможности вести прицельный ответный огонь. Григорий беспомощно оглянулся на ящики. Косовары — хозяйственные контрабандисты, использовали каждый метр автомобильного пространства. Вместо сидений в кузове заводские упаковки с оружием — наследство югославской армии. Автоматы… Цинки… РПГ-7! Если подобраться поближе, можно попробовать долбануть по плюющемуся огнем «индейцу».

Зарядив гранатомет и сделав шаг из своего укрытия, легионер услышал, как взвыл вертолетный двигатель, поднимая над землей «Ирокез» и вынося его из опасного пространства. В это же время с другого конца колонны послышался стрёкот его собрата, по-деловому, неторопливо заходящего на бреющем в атаку, прикрывая взлёт своего напарника. Расстреляв НУРСы, пилот вертолета прикрытия старался создать идеальные условия бортовым стрелкам, ведя машину на предельно малой высоте и скорости, аккуратно вписываясь в изгибы русла, чтобы не задеть винтами края ущелья. Он заметил, как на земле вдруг появилось белое облако, отчетливо различимое на фоне темной почвы. Увидел и удивился, как вообще вдруг может появиться облако из ниоткуда. А ещё через мгновение лобовое стекло вертолета проломила пятикилограммовая фугасная термобарическая граната ТБГ-7В, эффективно воздействующая на противника в окопах и бункерах, не оставляющая шансов всему живому в помещениях объемом до трехсот кубометров…

* * *

Поднявшись на ноги, Григорий стряхнул с себя куски земли и какой-то мусор, присел у ямы с водой, зачерпнул ее окровавленной ладонью. Попытался смыть кровь с висящей на груди разгрузки. Получалось плохо. Темнея, она лишь сильнее пропитывала защитную ткань. Удивился, что абсолютно не чувствует боли. Вообще ничего не чувствует! Куда-то ушел только что раздражавший носоглотку запах сгоревшей взрывчатки, разлитого бензина и сладкий привкус крови. В ушах — ни малейшего намёка хоть на какие-то звуки. Только мозг противно толкался, напоминая о каком-то незаконченном деле. Куда же он шёл? Что хотел? Душенка!..

Распутин развернул непослушное тело в сторону того места, где совсем недавно была машина с ранеными и врачами, медленно, спотыкаясь, побрёл, не слыша крика Ежова и не видя рванувшихся к нему разведчиков:

— Гриша, не ходи туда! Стой! Стой, я тебе приказываю! Не пускайте его туда! Держите! Стоять, капитан!..

Глава 26

Капли дождя

«Россия нас не жалует ни славой, ни рублем,

Но мы её последние солдаты.А значит надо выстоять, покуда не помрем.Аты-баты»…[36]

Крохотные любопытные дождинки мириадами прилипали к оконному стеклу, отчего оно казалось неровным, плохо выделанным, неохотно пропускающим через себя вычурно преломленный свет пасмурного дня. Капельки влаги липли одна к другой, впитывали всё новых товарок, желающих рассмотреть, что же интересного происходит внутри. Они набухали, тяжелели и, не в силах удержаться на вертикальной поверхности, скатывались на подоконник, оставляя на стекле длинный, витиеватый след. Так слеза скатывается по щеке, бороздя её неровной линией, требуя немедленного вмешательства, чтобы не превратиться в пожизненный шрам, уродующий лицо гримасой муки и безнадежности.