Д'Артаньян — гвардеец кардинала. Тень над короной Франции

Он бережно положил на стол мешочек с подвесками и какое-то время бдительно не спускал с него глаз. Трудно было обмякнуть, уяснить себе, что все кончилось, он среди друзей, никто не станет палить в него из-за угла, хватать за поводья и тыкать шпагой…

— Где остальные?

— Каюзака я оставил в Амьене с нависшим над ним обвинением в сбыте фальшивых денег, — сказал гасконец, обтираясь мокрым полотенцем. — Когда мы расстались, он выглядел чрезвычайно довольным жизнью — после долгого воздержания от драки колотил скамейкой с полдюжины противников, и вид у него был крайне воодушевленный, я бы даже сказал, одухотворенный… Надеюсь, с ним все обойдется.

— А де Вард?

— О, граф в полной безопасности. Он лишь потерял коня, но, я ду…

Он замолчал и обернулся к резко распахнувшейся двери. Быстрым шагом вошел кардинал Ришелье, одетый испанским грандом, с висевшей на шее маской. И отрывисто спросил:

— Все в порядке, д'Артаньян?

Выпрямившись, сжимая в руке полотенце, — он от волнения сжал ткань так сильно, что с нее на пол ручейком струилась вода, — гасконец лихорадочно искал слова, способные кратко, но исчерпывающе передать все, что им пришлось пережить: лондонские треволнения, вполне реальную угрозу пыток и бесславной смерти, морское путешествие, бешеную скачку по Франции, вдруг ставшей чужой и враждебной. Быть может, и не было таких слов…

В конце концов он просто сказал:

— Вот…

И с сияющими глазами протянул кардиналу на мокрой ладони кожаный мешочек. Нетерпеливо распустив ремешок, кардинал вытряхнул на ладонь холодно сверкнувшие алмазные подвески, и его лицо озарилось такой радостью, что для д'Артаньяна это стало прекрасной наградой.

— Д'Артаньян, вам нет равных, — тихо сказал Ришелье, завороженно любуясь игрой света внутри кристаллов, самых обычных на вид стекляшек, но по какому-то древнему уговору считавшихся едва ли не мерилом всех ценностей. — Судьба королевы Франции была в ваших руках… впрочем, она и теперь остается в наших… Быстрее одевайтесь, и пойдемте. Вы тоже, де Кавуа. — Его лицо озарилось спокойной улыбкой триумфатора. — Не исключаю, что его величество захочет отдать некоторые распоряжения, которые не всякому поручишь, и на этот случай под рукой нелишне будет иметь капитана гвардейцев…

«Волк меня заешь, прав Планше! — подумал д'Артаньян, торопливо натягивая маскарадный костюм и надевая маску. — События-то грядут точно исторические!»

— Что с остальными? — спросил Ришелье, нетерпеливо ожидая, когда гасконец кончил завязывать тесемки маски. — Нужно кого-то выручать?

— Каюзака, пожалуй, — сказал д'Артаньян. — Он застрял в Амьене, мы попали там в засаду…

— Я распоряжусь, чтобы нынче же отправили верховых к интенданту провинции. Идемте, господа, идемте!

Буквально через минуту они вошли мимо почтительно посторонившегося гвардейца в будуар королевы. Она была уже полностью одета в бархатный лиф жемчужно-серого цвета с алмазными застежками и юбку из голубого атласа, всю расшитую серебром. Рядом стоял король Людовик Тринадцатый в изящнейшем охотничьем костюме из зеленого бархата. Больше никого, кроме них, в комнате не было.

Д'Артаньян, скромно поместившись за спиной кардинала бок о бок с капитаном де Кавуа, с первого взгляда ощутил разлитое в комнате напряжение. Едва они вошли, королева бросила на них столь беспомощный и потерянный взгляд, что д'Артаньян один краткий миг чувствовал себя виноватым, но тут же это превозмог — в конце концов, никто не заставлял гордую испанку творить все то, что она творила, и она была достаточно взрослой, чтобы понимать возможные последствия…

Король же… Такого короля д'Артаньян еще не видел: его христианнейшее величество, стоя в непринужденной и даже небрежной позе у вычурного столика, взирал на супругу холодными, немигающими глазами змеи, зачаровывающей несчастную птичку, коей предстояло вскоре быть проглоченной. Взгляд его был поистине змеиным — и д'Артаньян искренне порадовался, что это не на него так смотрит человек, держащий в своей холеной руке судьбы всех без исключения населяющих Францию…

Казалось, королева вот-вот рухнет в обморок.

— Тысяча чертей! — воскликнул король, оборачиваясь к вошедшим. — Где вы бродите, господа? Вы пришли как раз вовремя, чтобы стать свидетелями интереснейшего разговора… — он с улыбкой выдержал паузу, в которой было что-то безусловно садистское.

«Она, конечно, насквозь виновата, и я ни о чем не жалею, — смятенно подумал гасконец. — Но беда в том, что этот очень уж мелок, такие вот вспышки гнева еще не означают твердости характера и величия личности. Но что поделать, если ты обязан служить именно этому человеку, имеющему то ли счастье, то ли несчастье быть символом…»

Король продолжил мягчайше: