Д'Артаньян — гвардеец кардинала. Тень над короной Франции

— Не сомневаюсь, — сказал д'Артаньян. — Но другие все это проделывали… и, боюсь, проделают еще не раз. Более того, ваше благородство служит той ширмой, за которой вольготно разместились менее благородные помыслы. Знаете, совсем недавно мне довелось столкнуться со случаем, когда карточные мошенники из квартала Веррери устроили притон в доме одного старого и благородного дворянина с наилучшей в свете репутацией. Он служил им именно такой вот ширмой, за которой очищали карманы глупцов с помощью фальшивых козырей и налитых свинцом костей… Господин граф, вы знаете герцогиню де Шеврез и герцога Анжуйского… впрочем, уже Орлеанского, гораздо лучше меня. Неужели вы всерьез верили, что эти люди движимы исключительно благородной целью избавить государство от негодяя Ришелье? Что они будут рисковать всем, что имеют, ради того, чтобы вздохнули свободно благородные люди вроде вас? Вы искренне полагаете их бескорыстными благодетелями?

На лице де Тревиля отражались досада, горечь, неловкость.

— Д'Артаньян, вы еще не искушены в политике, — сказал он, на миг опустив глаза. — Вы плохо понимаете, что порой приходится идти на союз с людьми, быть может, и не вполне достойными, но стремящимися к тем же целям… Такова политика…

— Да провались она ко всем чертям, ваша политика! — закричал д'Артаньян, уже не сдерживаясь. — А если бы мы опоздали и они убили бы короля?! В жизни не поверю, что вы с такой же преданностью служили бы королю Гастону… или королю Бекингэму! Черт побери, де Тревиль, неужели эта ваша политика разрешает сидеть в дерьме по самые уши, милуясь с откровенными подонками?!

— Говорите тише! — воскликнул де Тревиль. — И у стен есть уши…

— Вот она, ваша политика, — тихо продолжал д'Артаньян, грустно кривя губы. — Вы боитесь говорить откровенно в собственном кабинете, в собственном доме…

— Да поймите, мы ни за что не допустили бы того финала, о котором вы упомянули…

— Ах, как все вы чисты и решительны, — усмехнулся д'Артаньян. — Ну, а если другие заранее предусмотрели, что вы не одобрите иных

крайностей, и приняли свои меры, чтобы заставить вас замолчать навсегда? Вы уверены, что за спиной у вас не было человека, готового вонзить вам нож в сердце? Что же вы молчите, граф? У некоторых персон были свои персональные убийцы, готовые подправить жизненные и политические планы вышеозначенных персон…

Де Тревиль посмотрел на него с такой затаенной болью, что д'Артаньян на миг преисполнился жалости и сочувствия, но только на миг. В конце концов, слишком серьезными и кровавыми были дела, чтобы поддаваться обычному человеческому сочувствию, и причина не в черствости, отнюдь, — скорее уж в верности и долге…

— Ваше молчание красноречивее любых слов, граф, — тихо произнес д'Артаньян. — В глубине души вы, быть может, прекрасно отдаете себе отчет, во что ввязались, согласившись на эту вашу политику…

— Довольно! — воскликнул де Тревиль. — Я не нуждаюсь в сочувствии мальчишки, романтического и наивного!

— Пару минут назад вы назвали этого мальчишку жестоким и в одночасье повзрослевшим…

Де Тревиль уже совершенно овладел собой. Он сказал холодно:

— Оставим эти словесные игры, д'Артаньян. Поговорим лучше о моем предложении.