Да будет благословенно имя ее!

— Дэвид, ты же хочешь узнать, почему Клеопатра после двух тысяч лет, проведенных в гробу и за гробом, в состоянии, как ты можешь это назвать, откликнулась на эту болтовню и пришла ко мне. Что ж, могу тебя заверить, она проделывала это и раньше, когда привлекала в свою темноту арабов, персиян, турок, даже монголов, когда все эти расы по очереди правили миром, когда ее темное влияние помогало манипулировать ими. Ей известно, что власть ускользает от Греции и Рима, и теперь — «Фи-фай-фо-фам, дух британца чую там»[1]

— разве это не забавно, Дэвид? Теперь она знает, что власть исходит из Лондона.

Так что теперь она призывает англичан, Дэвид. Вот чего она хочет.

Но есть еще кое-что. Ты сомневаешься в правдоподобности моей истории. Ты искренне хочешь заставить себя не верить ни одному ее слову. Особенно волнует тебя один пункт логических рассуждений.

Давай, мой мальчик, задавай свой вопрос, если тебе это необходимо.

В конце концов я все же подобрал слова и смог заговорить:

— Но… Если ваши пули не произвели никакого эффекта,

В темноте ярко сверкнули зубы сэра Генри.

— А я и не убегал, — ответил он.

И в этот момент сзади к нему бросились греческие официанты во главе со священником. В руках они держали серебряный крест, кинжалы и деревянный кол.