Да здравствует Герберт Уэллс!

Машина оказывается доработанным микроавтобусам «Фольксваген». С тонированными стёклами. И – готов спорить! – меняющимися, словно у Джеймса Бонда, номерами. И сидя на боковом сиденье, и глядя на ещё незасохшую кровь и её размазанные потёки на резиновом половичке, понимаю я, куда делись нападавшие балбесы, да так, что их не нашли. Спрашиваю как бы невзначай:

– Далеко их отвезли?

Водитель, незнакомый мне мужик лет сорока, явно в пластимаске, не оборачиваясь говорит приятным баритоном с несколько нервным смешком:

– Меньше знаешь – лучше спишь. Да и здоровье… лучше сохранится.

Я хмыкаю:

– Точно!

Водитель, помолчав, смилостивливается:

– Нет, не далеко. В лесополосу у водохранилища. Мобилы отобрали, руки-ноги связали. Освободятся и до дороги дотопают… Ну, или доползут – к утру.

– Супер. Ай да мы. Ай да вы. Наверняка никто из них не был в сознании, пока всё происходило! И на головах были чёрные мешки.

– Ясен пень! Не впервой. Но я вам ничего не говорил.

– Ха! Ясен пень! А мы ничего и не спрашивали!

Прибыли в Клуб к восьми вечера.

Всю оставшуюся дорогу мирно молчим, переглядываемся с кривоватыми улыбочками, и прикидываем. Что наши, группа прикрытия, уж наверняка все эти три с лишним часа провели на канвасе – тренируясь, ясно. И нам теперь нужно как-то нагонять.

Моемся, переодеваемся. И – в подвал! А там уже все перешли на прохождениеТретьего. Ну и мы присоединяемся.

Лично мне с третьим Уровнем сегодня подфартило.

2. За Родину!..

В-смысле, с конкретикой действий. И их однозначностью. Всё – чётко и ясно!

Потому что прихожу в себя я в траншее, и вот что удивительно: на мне униформа! Вроде, такая, как была у бойцов Красной Армии в сорок первом году. Сапоги, штаны, гимнастёрка. И даже на голове пилотка… А в руках – винтовка Мосина. С оптическим прицелом. И слышу я звуки выстрелов, в затылок светит яркое и жаркое солнце, и тяжёлые, едкие запахи так и бьют в ноздри! Пахнет и порохом, и свежеразрытой землёй. И…

Кровью. Уж этот-то запах ни с каким другим не спутаешь.

А задачу тренер поставил на сегодня чёткую и однозначно понятную: «Уничтожить всех врагов, удержать позицию!»

Вот и оцениваю быстрым взглядом ситуацию в целом. И позицию.

Позиция, на которой нахожусь, в-принципе, неплохая. Реально господствующая над полем боя. Окоп-траншея «наша» тянется, извиваясь положенным по правилам сооружения фортификационных сооружений, зигзагом, по склону невысокого холма, недалеко от его вершины. С наружной стороны насыпь – широкая и плоская: бруствер. С фронта, со стороны равнины, покрытой полями, сейчас, правда, пустыми и голыми, наступают, двигаясь грамотно, перебежками, несколько десятков парней в болотно-зелёной форме. Вот они-то и стреляют. Очередями. Не особо целясь, а пользуясь преимуществом в огневой мощи: у них в руках автоматы. Пули так и свистят вокруг, и над моей головой, иногда выбивая фонтанчики земли из бруствера. Высунуться из окопа особо не удаётся: на это явно и рассчитан такой огонь. И все эти наступающие гады – в касках очень характерной формы: трудно не узнать самых обычных, «классических», фашистов.

Рядом со мной в траншее, с обеих сторон от меня, лежат, в мятой одежде, сплошь покрытой кровавыми пятнами, с десяток уже наших – мертвы, даже не шевелятся. В некоторых местах, как я вижу, в траншею явно попадали снаряды артиллерии: в таких местах есть и воронки, и бока траншеи разворочены… И дрожь пробирает от того, что вижу я там и неприбранные человеческие останки, и куски и части тел! Вот уж «мясорубка», так мясорубка! В буквальном смысле. Жуткое зрелище. Однако мне паниковать и выказывать особую брезгливость противопоказано. Да и некогда. Нужно работать.

Потому что – на войне как на войне.

Сдерживаю позывы к рвоте, заставляю себя отвернуться от трупов. Задача мне поставлена чёткая и конкретная. Вот и нужно выполнять. Враг наступает, а у меня в руках – винтовка! Значит, нужно заставить сердце перестать стучать, как у загнанного кролика, а пальцы – перестать дрожать. Начинаю дышать. Так, как нужно для концентрации.

Тут слышу я со стороны примерно центра нашей позиции, из траншеи, оттуда, где видно что-то вроде командного блиндажа, хриплый голос, направленный в мою сторону:

– Москалёв! Москалёв же, твою …! Видишь офицера? Сними его!

Быстро соображаю, что раз у меня – с оптическим, и я, стало быть, снайпер – относится приказ ко мне. И надо обозначить, что я жив, и приказ понял. Отвечаю:

– Есть, снять офицера!

Вот и настало время показать навыки. И работы в команде, и владения оружием.

Осматриваю винтовку. Простая, надёжная конструкция. Младенец разберётся. Но поскольку привык я к СВД, то есть – «классической» снайперской Драгунова, отличия всё-таки имеются. И не в пользу Мосинской трёхлинейки.