Дада

Вот он у бабушки. В соседней комнате спит его дальняя сводница, которая приехала сегодня к ним в гости и завтра должна уезжать. Она так красива, что он весь день старался не смотреть на нее и тайно млел. Она что-то спросит – он изобразит что не заметил, так было страшно раскрыться, обнаружить румянец на лице, заикнуться подбирая слова. И после такого дня он не может уснуть и ворочается в скрипучей кровати. Захотел выйти в туалет, взял небольшой алюминиевый фонарик, внизу накинул ватник, который все надевают когда надо быстро куда-то выбежать. На улице прохладно, один ватник на голое тело не помогает, пока ходил весь продрог. Вернулся, осторожно вернул засов на место, по скрипучим половицам поднялся снова наверх, и как то ненароком перепутал двери в темноте. Неудивительно, ведь они близко друг к другу и он еще не освоился в доме. Он только успевает отворить, и вдруг видит её. Она спит в своей кровати в свете коптящей керосинки, которая уже вот вот догорит. Он на месте переступает с ноги на ногу, и от звука половицы она просыпается, открывает глаза и улыбается ему точь в точь как эта девушка в коридоре, и ничего не говорит и не прогоняет его. Только свет и тень дрожат на ее лице. Он замирает, но ненадолго. Вдруг смущается, убегает, и всю ночь потом в своей кровати не может заснуть, а за окном стрекочут сверчки и наплывами шумит ветер по лесу.

На следующий день он держался строго, как будто ничего и не случилось, а она вечером уехала и он ее после того никогда не видел. Потом всю жизнь время от времени он вспоминал ее. Ненадолго. Не мучился, не страдал. Просто думал что мог бы что-то сказать, сделать, мог бы в конце концов просто сказать любую глупость, например, что зашел погасить лампу, чтобы она не коптила по чем зря, только бы не молчать как дурак.

Так этот взгляд незнакомки потянул за эту его ниточку воспоминания, ниточка шла, шла, но когда он начал думать, что могло быть между ними дальше, если бы вдруг, например, испустив последний треск, погасла керосинка… От этой мысли пальцы его дрогнули, и ниточка воспоминаний выскользнула из рук. Вернулся в себя он уже у лифта, двери открылись и он увидел большое зеркало от пола до потолка, и себя в нем в полный рост. Он увидел себя и ему стало смешно: Лёня, всё тот же Лёня Розанов, в чулках у школьной доски, с пионер галстуком, только уже почти в полвека возрастом, весь в морщинах, в костюме, всё с тем же круглым носом, висящей картошкой, с перекошенной на бок ухмылкой на выдающемся подбородке, директор рекламного агентства, повелитель рекламы, только посмотрите на него! До чего забавный этот человек в зеркале. Стало не по себе, он запрокинул голову и увидел невдалеке зеленый значок с бегущим человечком. За дверью оказалась лестница и он по ней спускался как-то быстро и нелепо, как на шарнирах. Там, в ломаной спирали красного ковра уходящего по ступенькам вниз, в голове опять начала роиться белиберда из гипноза, мраморные уголки уплывали из под ног и коврик издевательски выскальзывал из под каблука, даром что прибит рейками. Он опустился, опираясь на руку и присел на одну из ступенек. Трясущимися руками пытался закурить, пока не сообразил, что там нельзя. Посидел еще немного, пока не нашел снова силы встать. По дороге пытался звонить другу, который дал ему телефон гипнотизера – короткие гудки. Потом не стал перезванивать, понял, что не знает что сказать. Да и зачем?

Домой пришел к ужину, но никого все равно было. Хозяюшка спросила накрыть ли стол, он только повертел пальцем в воздухе, будто наматывая на него воображаемый ус. У себя в кабинете решил выпить. Не нашел вина, взял и вылакал чуть не разом пол хрустального стакана коньяку, смотря на свой прозрачный образ в стекле шкафа. Немного расслабился, и как ни удивительно, вдруг захотелось написать стихи. Откопал в секретере старинный университетский блокнотик, куда не заглядывал уже много лет. Взял перьевую ручку как раз воткнутую в мишень для дартса перед носом (просил же детей не играть в кабинете), начал складывать:

Серый китель день за днем,Все внезапно, бах, иначе,

Поменялось этим днем,Я как будто снова начал,