Дай мне! [Авторский сборник]

Волкова сдержанно поблагодарила, сунула бумажку в карман. Пришли Миша и Деня. Пошли нас провожать, разделившись: Миша с Волковой, Деня со мной и с яйцеголовой. Девушка как–то быстро исчезла, Деня взял меня за руку. Довёл до подъезда. Стоял, смотрел в глаза, потом обнял и хотел поцеловать. Я извернулась, как ящерица, виновато похлопала ресницами и улыбнулась. Влетела к лифту, не заметив даже надписи по дороге. Потом долго стояла на третьем этаже, дожидаясь пока Деня уйдёт.

А через десять минут я уже звонила в квартиру к Волковой. Та вышла полураздетая, широко зевая. Сунула мне бумажку.

– Что бы ты без меня делала! – сказала важно и тут же скинув своё томное выражение лица:

– Знала бы ты, как я от этого идиёта Миши отпинывалась! Хрен я ещё пойду с этими даунами!

– И я хрен пойду, – автоматически повторила я.

Мама опять принялась возмущаться и напомнила мне, что времени много и звонить Нигеру будет неприлично.

Это с одной стороны.

А с другой, я соскучилась. Как–то пусто было на душе, точнее, не пусто, а захламлено. Всё валялось наперекосяк. Взять бы тряпку, веник, совок и вымести всё ненужное, протереть всё нужное, расставить по полкам аккуратно. Вот Деня, вот Нигер. Этого выкинуть, этого поставить. Или наоборот.

Трубку взял Нигер. Я растерялась и замолчала.

– Это кто? – доверчиво спросил он.

– Это я, – сказала я.

– Ммм… А кто именно?

Тут я вспомнила, что имени моего Нигер не знает. Тогда кто я? Где я? Зачем я? Э…э…э… Во дура, позвонила…

– А!… Это ты! – каким–то непостижимым образом догадался вдруг Нигер и сказал «ты» таким голосом, что я поняла – обо мне.

– Как поживаешь? – стандартно поинтересовалась я. Ну да, штамп. Но не могу же я прямо сказать: «Я соскучилась…» Мы знакомы–то два дня, и то еле–еле.

– Хорошо, – ответил Нигер. – А ты?

– И я хорошо, – автоматически повторила я. – Ты почему сегодня не пришёл?

– Ездить далеко! – весело ответил Нигер.

У меня всё упало. Настроение, углы губ, даже руки чуть не отвалились. Папье–маше. Стукнешь – и оторвалось. «Далеко ездить»! Это до меня ему далеко. Район решает. Ничего у нас и быть не может. «Далеко…» Мне расхотелось говорить. Горло сжалось, с трудом продралось сквозь него: «Пока».

– Ладно… пока… – удивился Нигер.

Я повесила трубку. Дался мне этот Юго–Запад!!! У меня есть Деня. «Да, есть. Он ничего… Симпатичный…» – принялась убеждать я себя. Поверхностно убедила. Но ведь и вправду он симпатичный. Да ещё и с войны пришёл. «Со съехавшей кукушкой». Волкова права. Он юмора не понимает. Курит, смотрит в пустоту. Песни поёт, будто носом тыкает: «Девушка должна быть верной! Я солдат, охранял рубежи родины. Все остальные – лохи… А я имею право на любовь…» Имеет. На мою?

Как бы то ни было, но следующим вечером я сидела у Дени на кухне, подперев голову руками и рассматривала его армейские фотографии. Перед этим мы нормально так бухнули, у меня перед глазами всё плыло. Деня, голый по пояс, курил высунувшись в окно. На левом плече – голая баба и надпись «Тамань». На правом – какие–то узоры. И фотографии: вот Деня без татуировок, а вот уже с «Таманью». Вот мама и папа, вот он увешанный автоматами. Друзья. Снова друзья. БТР…

Деня стрельнул бычком в темноту и сел на табуретку.

– …Без войны будет не хватать самого крутого чего–то, чтоб нервы на кулак наматывать, – сказал он. – Чтоб кровь не из царапин, а прямо так лилась… из ран… с мясом развороченным…

«…И глаза ясные, – подумала я. – Железо, дым, мат и всё те же ясные глаза. Твои. «…И с другом не выйдет драки, если у вас, если у вас, если у вас друга нет!«…Если вы не живёте… Я живу?»

– …Умирать – так за что–то такое, большое, – продолжал свою мысль Деня. – Без грязи, кусок сплошной. А мы всё лепим и лепим какой–то пластилиновый ком. Зачем? Я хочу на войну. Чтоб меня там убили. По хую.

– А я что буду делать?

В этот миг мне и вправду казалось, что уйди он на войну, я прирасту к окну в скорбной позе.

– А ты жить будешь, – расхрабрился Деня. – Найдёшь себе молодого человека приличного, не такого ёбнутого, как я, – с наслаждением добивал он себя. «Чтобы услышать опровержение,» – догадалась я. Всегда так. Человеку свойственно преувеличивать, чтобы ему потом ответили: «Нет, что ты. Ты – супер». И я ответила:

– Зачем мне приличный молодой человек?

Денис пропустил мой порыв мимо ушей, увлёкшись своими мыслями.

– Самое то – это в армии и в тюрьме. Там сразу ясно, что человек из себя представляет… Без всяких, мать их, саво… самовыражений. Там ты один на один с собой. И не в «дедах» и «духах» дело…

– А в чём?

– В людях. Маменькиных сынков развелось до хуя. Всяких сопляков понторылых, которые за папика прячутся. А ты выйди один на один со мной, чмо, вот и поглядим, кто крутой. Мне по хую, какой он, бля, крутой… Он смерти по–любому не видел, когда рядом с тобой твоих друзей в мясо рвёт. Чмори позорные… Мажоры. Выебать всех и всё. Всех, на хуй, в армию…

Я смотрела на Деню в упор, а он не видел меня, у него перед глазами стояли «мажоры» и друзья. И друзья, видимо, имели «мажоров» швабрами. Или автоматными дулами.

Проснулась с трудом.