Дай мне руку, тьма

Я увидел край маленького стального цилиндра, торчащего из вороха спичечных коробков и рекламных проспектов, разбросанных по моим сиденьям.

– Дыра находится в правом углу забора, где стыкуются столбы у входа на склад.

Закрыв дверцу, я двинул машину вверх по авеню в сторону детской площадки. Девин не отрывал глаз от цилиндра.

– Что у тебя в руке?

– Одноразовый выстрел. – Я ослабил ремешок от часов и всунул цилиндр между кожаной полоской и запястьем.

– Одноразовый выстрел?

– Рождественский подарок Буббы, – сказал я. – Довольно давний. – Я помахал им перед ним. – Одна пуля. Нажимаю эту кнопку, это такой курок. И пуля покидает цилиндр.

Девин с Оскаром вовсю глядели на невиданное новшество.

– Подумать только, просто глушитель с парой винтиков и петлей, взрывная капсула и пуля. Оно взорвется в твоей руке, Патрик.

– Возможно.

Впереди замаячила детская площадка, пятиметровый забор блестел от льда, деревья от него были темными и тяжелыми.

– Зачем тебе это? – спросил Оскар.

– Потому что он заставит меня отдать пистолет. – Я повернулся и посмотрел на них. – Отверстие в заборе, ребята.

– Пошлю туда человека, – сказал Болтон.

– Нет, – я покачал головой, затем кивнул на Девина и Оскара. – Один из них. Доверяю только им. Один из вас пройдет через дыру и подползет к нему сзади.

– И что дальше? Патрик, ведь у него...

– ...ребенок, привязанный к спине. Доверься мне. Тебе предстоит ослабить силу его падения.

– Сделаю, – сказал Девин.

Оскар фыркнул.

– С твоими-то коленями? Чушь. Ты не пройдешь и десяти метров по льду.

Девин посмотрел на него.

– Да? А как, интересно, ты протащишь свою китовую задницу через всю площадку, да еще незаметно?

– Я и ночь одной крови, старик. Мы одно целое.

– О чем это он? – спросил я.

Девин вздохнул, ткнув пальцем в Оскара.

– Китовая задница, – сердито проворчал Оскар. – Надо же!

– Там увидимся, – сказал я и зашагал по тротуару к детской площадке.

* * *

Поднимаясь по лестнице, я буквально тащил себя, перебирая руками по перилам.

Улицы днем освободились ото льда при помощи соли и колесных шин, но детская площадка представляла собой каток. По меньшей мере пятисантиметровый слой иссиня-черного льда покрывал ее центр, где внутри асфальтового бортика накопилась вода.

Деревья, баскетбольные сетки, гимнастические снаряды и качели – все выглядело сделанным из стекла.

Джерри стоял посреди площадки, там, где первоначально собирались построить фонтан, но когда мэрия поняла, что у них не хватит денег, то ограничились простым цементным бассейном, окруженным скамейками. Иными словами, это было место, куда можно было прийти с детьми и убедиться, на что истрачены деньги налогоплательщиков.

Машина Джерри стояла здесь же, рядом; когда я подошел, он стоял, облокотившись на капот. Ребенка за спиной у него мне не было видно, но стоявшая у его ног на коленях Дэниэль Роусон своим отсутствующим взглядом доказывала, что морально она уже приняла свою смерть. Двенадцать часов в багажнике сделали свое дело: спутанные волосы сбились на левой части головы, будто их приплюснули рукой, по лицу расползлись разводы туши, уголки глаз покраснели от бензина.

Она напомнила мне снимки женщин, виденных мною в Аушвице, Дахау или Боснии. Похоже, она понимала, что жизнь ее дошла до грани, когда помощи ждать неоткуда.

– Привет, Патрик, – сказал Джерри. – Остановись, достаточно.

Я остановился в шести футах от машины и в четырех от Дэниэль Роусон, обнаружив, что касаюсь носком ботинка бензинового круга на льду.

– Привет, Джерри, – сказал я.

– Ты ужасно спокоен, – он поднял мокрую от бензина бровь. Его рыжеватые волосы прилипли к голове.

– Просто устал, – сказал я.

– Глаза покраснели.

– Верю тебе на слово.

– Филипп Димасси мертв, надо полагать.

– Да.

– Ты оплакивал его.

– Да. Верно.

Я посмотрел на Дэниэль Роусон, и мне понадобилось недюжинное усилие, чтобы почувствовать к ней сострадание.

– Патрик?

Он вновь облокотился о машину, отчего дробовик, привязанный к голове Дэниэль Роусон, потянул ее за собой к нему.

– Да, Джерри?

– Ты в шоке?

– Не знаю... – Я повернул голову, посмотрел вокруг: на призмы льда и черную морось, на белые и синие огни фар полицейских машин, на полицейских и федеральных агентов, вжавшихся в корпуса машин, слившихся с телефонными столбами, притаившихся на крышах домов, окружающих площадку. Все они, до последнего человека, держали оружие наготове.

Пистолеты, ружья, автоматы. Триста шестьдесят градусов чистого насилия.

– Думаю, ты все-таки в шоке. – Джерри кивнул сам себе.

– Может и так, черт возьми, Джерри, – сказал я и почесал голову, волосы насквозь промокли от дождя, – я не спал двое суток, вы убили или ранили почти каждого, кто мне дорог. Объясни, что я должен после этого чувствовать?

– Любопытство, – сказал он.

– Любопытство?

– Да, именно, – повторил он и так дернул дробовик, что шея Дэниэль Роусон резко изогнулась, а голова ударилась о его колено.

Я смотрел на нее, но в ней не было ни страха, ни гнева. Она была покорна. Как и я. Попытался ощутить некую связь между нами на этой почве, но безуспешно.

Я посмотрел на Джерри.