Дайте точку опоры

— Словом, работы непочатый край! Вот и прошу, Алексей Васильевич, поразмыслить: полигон — интересно, дело для инженерской души, а здесь — широта, фронт работы, огромные заделы на недалекое будущее, все готовить, чтобы оно, это будущее, пришло и крепко встало. Заниматься нужно всем: формированием частей, подготовкой солдат и офицеров в учебном центре и на заводах, создавать уже теперь документы по боевому использованию «Катуни» — наставления, пособия, участвовать в государственных испытаниях… Словом, и швецы, и жнецы! Как вам это? Управление только создается, нужны смелые люди, инициативные помощники. Скажу: сочетающие инженерный ум, знания и даже… фанатики этой идеи. Настоящие коммунисты, способные глядеть вперед. А я — фанатик, наступает эра ракетной техники! Это неодолимо, это не за горами, поверьте мне. Ну так как, Алексей Васильевич? Я же знаю, вы — коммунист…

— Я готов, — сказал Алексей и улыбнулся. — К тому же сам надел цепи: предписание сдал в АХО, внесли во все книги…

— Ну и добро! — Сергеев крепко сжал руку Алексею, со смешком сказал: — Выходит, и цепи помогают?..

Вернулся Фурашов к себе взволнованным. Ехал сюда с полигона, сомневался, был недоволен — идти в «контору», стать «канцелярской крысой», как подшучивали товарищи в Кара-Суе, а вот Сергеев всколыхнул, взбунтовал душу…

Адамыч, взглянув на часы, сказал:

— Для встречи просто знакомых, пусть фронтовиков, двух часов пятнадцати минут многовато… Выходит, больше, чем знакомые.

— Как в воду зришь, Адамыч! — насмешливо сказал майор Бражин. — Теперь, глядишь, нам полегче станет: к начальству будем ближе…

— Да что вы… — рассеянно проговорил Фурашов, усаживаясь за стол.

Танков взглянул на него, оторвавшись от бумаг, острым, наметанно-изучающим взглядом. Не знал Алексей, не догадывался, что тут, в аппарате, в «конторе», было естественным чувство профессиональной ревности: вот он не успел прийти, появиться — ему, пожалуйста, начальство уже оказывало повышенное внимание…

Возможно, он и сумел бы кое-что разглядеть в сказанном Адамычем и Бражиным, смог бы почувствовать и интерес Танкова, но, взбудораженный, думал о своем. Да, Сергеев не поскупился, нарисовал удивительную и нелегкую перспективу предстоящей работы. Именно — большая и нелегкая перспектива. Конечно, он, Фурашов, кое-что представлял себе и до этого, не в стороне же он был, стоял рядом с первой ракетной системой, видел ее рождение там, на полигоне, но то, о чем мечтал генерал, что воображал и рисовал, было несравнимо другим: широким, грандиозным, способным растревожить вот так, пожалуй, не только его одного. Что ж, так всегда — один видит кристаллик, другой видит уже то, что обрастает вокруг него… Ради этого стоит потрудиться. Узнай обо всем этом товарищи в Кара-Суе, — черт возьми, изменили бы и они свое представление о «конторе»! Да и как иначе? Какой военный человек, человек, сделавший своей пожизненной профессией держать в руках наготове оружие — а он, Фурашов, именно такой, пусть не по любви, пусть война привела его на эту стезю, — какой военный человек не загорится, не посчитает за честь для себя взяться за такое дело? Хотя как сказал Сергеев? «Всякое есть… Люди не в стороне от революции, она и в них должна произойти, не только в технике». Верно. Верно!

Да, генерал Сергеев, Георгий Владимирович… Сколько лет, сколько воды утекло! Разве Алексей предполагал, что когда-нибудь встретится, встанет снова рядом? Сам разыскал, повернул вот так его судьбу? От судьбы, получается, не уйдешь! Собирался когда-то стать дорожным строителем, шоссейные дороги прокладывать, учился в техникуме, потом перебежал — море потянуло, захотелось торговые корабли по морям-океанам водить. Война оборвала эту затею, сделала офицером. Под теми Зееловскими высотами толкнула в лапы «костлявой»… Ан нет! Суждено было выжить, закончить академию, попасть на полигон. Решил: ну, теперь-то все, помыкался, помотался, перебрал профессии, теперь инженер, к чистой технике до гроба пристроился, присосался, как клещ, не оторвать! И вот — пожалуйста, новое!

Впрочем, судьбы ли это знамения? На поверку все проще. Проще! Если вначале ты искал, выбирал, но точнее-то ты всякий раз оказывался там, где надо было, куда тебя посылали, где говорили тебе — ты нужен. Это дисциплина? Подчинение высоким интересам? Не болтай! Сейчас — хорошо, тоже нужен — и точка! Точка?! Стой, стой… Точка опоры… Смешно! «Дайте мне точку опоры». Как это пришло?.. Ваши любимые слова, доцент Старковский!..

Солнце закатилось за дом, за угол, и в противоположной половине комнаты, где сидели Танков и Бражин, заметно прибавилось сумеречности. Оба они что-то писали, низко склонившись к столам. Молчал и Адамыч. Алексей оборвал себя: «Ну, давай, Фурашов, начинай», — и раскрыл новенькую черно-лаковую дерматиновую папку, пахнувшую клеем. Она была еще не такой пухлой, объемистой, как на столах у Адамыча и Бражина, — всего две толстые, тоже новые, тетради и реестр будущих работ лежали в ней…