Далекие огни

— А я почем знаю? Позвали и моего отца к жандарму. Пришел он оттуда злющий, как собака. Хвать меня за ухо! Я, кричит, покажу тебе, как в город ездить! Ты, говорит, не знаешь, сколько людей в девятьсот пятом году на каторгу законопатили?…

— А кто законопатил? Зачем?

— Да жандармы, ну их к монаху!

Друзья тягостно помолчали.

— Боязно мне, Алеша… — тихо сказал Володя.

— А мне, думаешь, не боязно? Жандарм как гаркнет на меня — я так и присел. Ох и злющий, сатана проклятая! Высокий такой, усищи черные, глаза будто у крокодила.

— Не бил он тебя? — замирая, шепотом спросил Володя.

— Не бил, а грозил. Сказал, если еще случится что-нибудь, тогда нагайкой запорет.

— Да за что же?

— А я почем знаю! Ты вот домой поезжай. Мамка там напугалась здорово.

Алеша встал, поеживаясь.

— Ну, брат-химик, я поеду. Кажись, поезд на Овражное отходит. Едем вместе, Волька.

— А как же я? Мне надо у мастера отпроситься. — Володя схватил друга за руку: — Оставайся, Алеша, до утра. Вместе и поедем.

— Ну, нет, брат. Отец у меня сейчас злой — не хуже жандарма. Того и гляди, волосья повыдергивает. Эх, Волька! И где он взялся на нашу голову, этот Ковригин!

На разъезде свистнул паровоз.

— Побегу я! — крикнул Алеша и, тряхнув руку Володи, исчез в темноте.

Володя слушал, как сиплый сердитый голос крикнул на разъезде: «Давай!», как зацокали буфера вагонов и заскрежетало железо, смотрел на уползающую в тьму вереницу вагонов и все еще ничего не понимал. Иногда ему казалось, что приезд Алеши и его рассказ приснились ему.

Но вот страх и недоумение опять охватили его.

Мысль, что теперь он никогда не увидит Михаила Степановича, не услышит его советов, не будет читать его книг, показалась ему ужасной. Еще одна утрата, — она делала жизнь Володи совсем пустой и унылой.

Ничего не соображая, он зашагал вдоль путей. И вдруг впереди возник знакомый дробный стук колес. Володя едва успел отскочить в сторону. Еще секунда — и дрезина сбила бы его с ног. Он бросился ее догонять, но дрезина уже остановилась, и с нее слез Друзилин. Он не узнал в темноте табельщика.

Володя что было духу побежал к казарме, торопясь выполнить поручение мастерихи. Он забарабанил кулаком по раме окна так сильно, что стекло зазвенело, а на лицо посыпалась штукатурка. За окном метнулось что-то белое. Володя продолжал бить кулаком по раме. Тогда форточка вдруг отворилась, и из нее раздался спокойный голос Анны Петровны:

— Хватит, хватит… Ты с ума сошел?..

XVI

Володя не сомкнул глаз в эту полную недоуменных и мрачных размышлений ночь. Задолго до рассвета он потихоньку вышел из казармы. Поездов в сторону Овражного не было, и Володя отправился домой пешком. Бледное сентябрьское солнце поднялось над голой степью, холодно озарило серую усыхающую траву, окрашенные багрянцем кусты посадок, когда Володя подходил к будке сто пятой версты.

Нерадостным было это возвращение. Марийка, обычно встречавшая брата приветливой улыбкой, хмурилась, смотрела на него испытующе и сердито. На изможденном, еще более постаревшем лице Варвары Васильевны застыли недоумение, испуг. Вокруг усталых глаз темнели круги — след бессонной ночи.

— Достукался, сынок, что уже жандармы к нам на будку приезжают, — сказала она сердито. — Сколько лет жили, такого не было.

Володя стоял посреди будки, виновато склонив голову, исподлобья посматривая на мать. Варвара Васильевна вдруг приложила к глазам угол передника, плечи ее задрожали. По темной высохшей руке скатилась, оставляя блестящую полоску, прозрачная слеза.

— Воля, сынок… Скажи правду, что ты наделал? — спросила Варвара Васильевна.

— Я ничего не знаю, мама… Ничего я не наделал…

— А зачем же он приезжал, жандарм-то? Зачем ты брал у этого учителя книги?

— Книги, мама, хорошие. Их все читают… И Михаил Степанович — хороший человек…

Варвара Васильевна с укором посмотрела на сына, замахала руками.

— Заберут они тебя, сыночек мой… Отца нету. С кем я тогда останусь?

Она обняла Володю, прижала к груди.

— Воленька… Брось ты эти книжки… Сыночек ты мой единственный… И что теперь будет?

— Перестань, мама… — Володя хмурился, ероша взлохмаченный, непокорный вихор. — Я же ничего не знаю, говорю тебе…. Разве за книжки в тюрьму сажают?

Варвара Васильевна бессильно опустилась на табуретку, покачала седеющей головой.

— Эх, детка… Ведь учитель этот — забастовщик. Тебе четыре годочка было всего, когда тут забастовщиков вылавливали. По всей железной дороге поезда не ходили, только паровозы с красными флагами… А потом жандармы понаехали на станцию и начали хватать неповинных людей.

— Мама, зачем ты все это мне говоришь? — закричал Володя. — Какой я забастовщик? Я учиться хочу, а мне не дают… Даже книжки забрали — зачем?

Со двора вбежала испуганная Марийка.

— Иди-ка… Там уже пришли за тобой, — сказала она, мрачно посмотрев на Володю.

Володя надвинул на глаза картуз, вышел из будки. Варвара Васильевна, протянув руки, кинулась вслед за ним. У входа стоял обходчик Макар Бочаров.

— Ну-ка, иди, брат, на станцию, в жандармерию… Зовут, — злорадно ухмыляясь, сказал Макар. — А не пойдешь, силком поведут. А ты, тетка, не ходи с ним. Тебе не велено.