Далекие ветры

Мне все нравилось в этой маленькой школе: как вбегали с улицы ребятишки с красными мокрыми руками, хлопали дверьми, и в коридор врывался свет зимнего дня, и у порога калошки с малиновой сырой подкладкой, и затянутые в чулочки коленки девчонок, и просвеченные зимним окном уши ребят. Всему этому хотелось улыбаться.

В класс я вошла со звонком. Попыталась сесть на заднюю парту и… смогла пристроиться только бочком — коленки в сторону. Выросла девочка. Большенькая стала. А давно ли белели у меня на плечах легкие крылышки фартука?

Не хотелось ни о чем думать, ничего ни замечать, ни анализировать. Только смотреть, как напряжены и любопытны у ребят затылочки, как хочется им повернуться назад и глянуть на незнакомую неулыбающуюся тетю. Я даже не слышала, что спрашивал Александр Данилыч.

— А правильно?.. Кузеванов…

Кузеванов поднялся — глаза в парту, губы у него надуваются и шевелятся беззвучно.

— Опять? Вот так мы с ним всегда и молчим. Так в каком году была Куликовская битва? — как спасательный круг, подбросил учитель Кузеванову. Подбросил без особой надежды. Подождал.

Кузеванов вертел ручку с облупившейся краской. Девочка, что сидела с ним рядом, отодвинулась на край, как бы оставила его одного, чтобы лучше был виден. Кузеванов, оставаясь неподвижным и не поворачиваясь, пнул девочку под партой в ногу.

Я чуть не рассмеялась. Господи, какой гордый двоечник!

Мгновенно рука девочки прыгнула кверху, как минутная стрелочка — локоток на парту.

— Что? — спросил учитель.

Девочка глянула на меня и вдруг задержалась глазами. Сказать она ничего не сказала.

Александр Данилыч был не в духе. Он считал, что урок у него не удался. Это я поняла, когда шла с ним домой.

— Вот и бьюсь… А что с него возьмешь? Ведь говорят — яблоко от яблони недалеко катится. Его отец еле до четвертого класса дотянул. И с ним никак не справлюсь. Мать вызову — опять плакать начнет: «Сами что хотите с ним, то и делайте. Ухожу на работу, а он на улицу. Только за порог — и как пропадет. Что мне его, убить?»

По истории хронологическую таблицу составил — на каждом уроке стараюсь закрепить. Так этот Кузеванов ни одной даты не может запомнить. Другие на партах запишут, то на ладошке, а он… И что удивительно — полное безразличие к двойкам. Попадаются же такие дети… Вот и добейся стопроцентной успеваемости.

Хромовая шапка Александра Данилыча на морозе затвердела. Уши, жестко коробясь, завернулись кверху, и, когда Александр Данилыч поворачивал голову, они, как лопасти, двигались над каракулевым воротником.

У дощатых ворот учитель перехватил портфель и, глубоко просовывая руку в отверстие, откинул засов. Прежде чем зайти в избу, он открыл глухие воротца в хлев.

— Чушки, чушки, — успокаивал он, сторонясь.

Из темноты выбежали две свиньи, тяжелые и белые, как холодильники «Ока», и, утопая маленькими ножками в соломенном настиле, бросились к корыту.

Александр Данилыч похлопал одну варежкой по голой спине. Она присмирела, хрюкнула и начала поддевать носом корыто.

Я полагала увидеть дом учителя таким, какой представляю свою комнату в будущем. На столе газеты, журналы толстые. Стол — культ сомнений, культ поисков. К нему хочется спешить, хочется ему довериться.

Я не знала, куда сесть в комнате Александра Данилыча. То есть не то чтобы не знала, куда сесть, а видела, как хозяйка этого дома не отвела места для меня, непредвиденной. Слишком нетронута скатерть на столе.

Жена Александра Данилыча к нам не вышла. Она доставала из русской печки чугун с картошкой и, накрыв его тряпкой, сливала воду. Пар заполнил комнату, и, когда поднимался к потолку, потолок сырел. Лоб хозяйки покрывался крупным потом.

— Вам это все в новинку, — засмеялся Александр Данилыч. — Наверно, не одобряете. Моя Антонина Андреевна тоже сначала возроптала. А потом сама… Года три по-вегетариански жили. Как праздники, все мясо едят, а мы… И купить негде. В колхозе-то оно не всегда бывает, да учителям его и не продают. Мы подумали, подумали…

Я включился помогать Антонине Андреевне: привезти сено, корове кинуть — это уж моя обязанность. Как-то жить надо, если хочешь жить. Правда, с сеном проблема. Не дают косить. Я нынешним летом по истокам полазил, по кочкарнику, насшибал копенок пять, так председатель узнал и направил звено сметать. На конях не могли туда попасть, так одну копну в исток под ноги скидали, а четыре в одну кучу свернули. Хоть бы сухую — на пользу колхозу, а то ведь зеленую, сырую совсем. И все сгорело. Поругался, да что сделаешь… Говорит, колхозники возмущаются. Поддержки здесь никакой…

Александр Данилыч сочувственно пошутил:

— Надо думать, вы уже сами знаете, что булки растут не на кустах, а сало не в ящиках.

У знатока шпика журналов не было, поэтому я выписала себе на год сразу три и свою обязательную «Комсомолку».

29 ноября.