Далеко от Москвы

– А не прилетит – ему же хуже. В Центре есть словесные портреты четырех связных, которые могли прийти сюда – а мы об этом не знаем. Ты понял, генерал?!

– Чего орешь? Я тоже орать умею! И хоть на начальство орать разучился невпример тебе, но тебя поддержу. Будь спокоен, я ведь тоже не генералом родился …

– Прошу прощения, товарищ генерал, погорячился.

– Это ничего – по делу горячиться не вредно … Но подумавши и с холодной головой … Ты закончил шифровку?

– Да. – Свиридов вызвал дежурного и передал тому блокнот.

– Остыл? Тогда расскажи, что думаешь делать со своим академиком … Для разрядки. Жена его уже приходила – дура приятная во всех отношениях …

– Ученая сволочь …

– Остынь.

– Он женщин приводил московским визитерам, а за это получал их всестороннюю поддержку. А теперь придется якобы выполненную им работу переделывать … И золотишко переправлял им.

– Ну, женщин к командированным в гости приводил … хорошо, данные внешнего наблюдения – это факты, хотя в некоторой степени косвенные.

– Почему?

– Мало ли чем они могли заниматься всю ночь … Стихи читали, в карты играли …

– Дети они, что ли? Это несерьезно.

– Согласен. Но твои недостоверные сведения вообще бездоказательны, они ни чем не подтверждены. А они – и Оратынцев, и женщины – будут просто все отрицать.

– Вам нужны доказательства или их чистосердечные признания?

– Даже так?

– Разрешите мне допросить их, и они во всем сознаются. Нет, нет, никаких физических воздействий! Ставьте звукозаписывающую технику или видеозапись – увидите, как я это сделаю. И они все признают и подпишут. В Москве подставные лица признаются в получении посылок с золотом …

– Пожалуй, я тебе поверю, что ты можешь получить их признания … И что потом? Чего ты хочешь? Объясни мне!

– Я хочу, чтобы Оратынцев больше не создавал видимости ударного труда, чтобы он не жульничал, чтобы он никогда и никому не мешал работать, чтобы не принуждал женщин к сожительству с ним и нужными ему людьми и никогда по его кляузам людям не мешали бы спокойно жить и работать.

– А как это сделать, ты подумал? Какие у тебя есть предложения? Что, ликвидировать его? В лагерь посадить? На поселение выслать?

– А орать-то зачем? Криком делу не поможешь.

– Потому и кричу, что не знаю, как … И не на тебя кричу, понял ведь … Куда я его дену? Перевоспитать его – дохлый номер, никаких объяснений он не поймет … Связей у него в научном мире хватает … Там таких дутых корифеев от науки пруд пруди, и все друг за дружку держатся и друг дружку подпирают … Ну, у тебя есть решение?

Генерал устало махнул рукой, но сразу вскинул голову.

– Свиридов, слушай – а ведь у тебя есть решение, иначе бы ты не затеял всю эту бодягу! Как же я сразу не сообразил! Ты на мне аргументы отрабатываешь! Что ты мне здесь представление устраиваешь – сказал бы сразу, и дело с концом.

– Предложи вам сразу мое решение, вы бы думать стали. Рассуждать – а надо ли, а может лучше как-нибудь еще это урегулировать. Вам надо было самому … пройти этот путь.

– Артист! Я тут нервничаю, криком исхожу, а он мне представление устраивает! – и совершенно спокойно, по деловому, – Ну, говори, что надумал.

– Тоже представление. Оратынцева вызывают и он предстает перед тройкой …

– Что за тройка?

– Неужели забыли чрезвычайные тройки?

– Так их нет давно.

– Мало ли что. Предстает он перед тройкой: вы, Шабалдин и я. И зачитывается ему весь его геройский послужной список – и научные «достижения», и сексуальные похождения … Да в деталях, да с оценкой научной и нравственной. И спрашивается – что же с вами делать? Расстрел, лагерь, поселение в глуши? Или самоотверженным трудом вы загладите все свои преступления … и так далее и тому подобное … Что он выберет?

– Ну, ты даешь! Конечно, он выберет ударный и самоотверженный труд на благо любимой родины! Да еще попросит оставить на прежней работе! Ну, и что?

– Дудки. Никакой прежней работы. Например – в рядовые научные сотрудники без права покидать объект в течение десяти лет.

– Хм … То есть попросту оформить ему условное заключение с правом работы по специальности … Как прозаично.

– Думаю, решение будет несколько иное, но по-существу именно так.

– А тебе еще романтики или лирики захотелось? Хотя и в таком положении он вонять все-таки сможет, это ты учитываешь?

– Не сможет и не будет. Правда, мы сломаем человека.

– Испытываешь угрызения совести?

– Испытываю. А вы нет?

– Он же сам подвел себя к этому концу, разве нет? И мне кажется, что твое решение наиболее гуманное, хотя кто его знает … Жена, окружение … Хвост-то ему надо распустить или нет? Все-таки человек, хоть и дрянной – все равно жалко …

– Я вас понимаю.

– Пошел ты … в баню! Он меня понимает, надо же! Лучше расскажи, как слетал, что узнал.

– Рассказывать долго, вы лучше послушайте запись с диктофона.

ЗАВТРА ЗАСЕДАНИЕ ШТАБА

Свиридов вызвал Суковицину, та дала генералу наушники и подключила диктофон к сети.