Далеко от Москвы

В Рубежанске вышедших из вагона Батманова, Залкинда, Беридзе, Ковшова и Грубского встретил лейтенант, секретарь Писарева. Он усадил их в две легковые автомашины. В эту минуту на всю привокзальную площадь завыла сирена. Ее сменил мужской голос в репродукторе, монотонно повторяющий: «Граждане, воздушная тревога».

— Гони во всю, надо проехать без задержки! — крикнул лейтенант шоферу и обернулся к сидевшим позади него Батманову и Залкинду: — Мы от границы в десяти летных минутах, поэтому все время тренируемся на тревогах и учениях. А у вас в Новинске спокойно?

Оба автомобиля гудя неслись по сразу опустевшим улицам. Низко над городом пролетели звенья самолетов. На перекрестках зенитчики поспешно сдергивали чехлы с орудий. Команды противовоздушной обороны с противогазными сумками, с носилками разбегались по местам. Навстречу с рычанием выскочили три машины аварийно-восстановительной службы.

— Педагогический институт... Цирк... Научная библиотека... Первая городская больница... Драмтеатр... Мединститут, — называл лейтенант мелькавшие по сторонам здания.

Миновав, вопреки сигналам, условно поврежденное место, автомашины завернули на главную улицу города. Широкая асфальтированная, застроенная высокими каменными домами, она выглядела по-столичному. Машины подъехали к дому краевого комитета партии, большому шестиэтажному серому зданию.

— Уполномоченный у секретаря крайкома и велел привезти вас прямо сюда, — пояснил лейтенант.

Батманов и Залкинд сразу прошли в кабинет Дудина, инженеры остались в приемной. Грубский присел в сторонке на диван и развернул одну из лежавших на столике газет. Беридзе отошел к огромному, от пола до потолка, окну. Отсюда, с высоты пятого этажа, был виден весь город, привольно раскинувшийся на сопках. Крутонаклонные улицы его щедро освещало солнце, на крышах домов блестел снег. Широкий Адун полукругом охватывал город, и серое пространство замерзшей реки простиралось до горизонта.

— Что задумался? — спросил Алексей, положив руку на плечо Беридзе.

— Все о Татьяне. В этом городе она выросла. Хочу повидаться с ее матерью.

В эту минуту их позвали в кабинет — большой и светлый, с массивной, красного дерева мебелью. Батманов представил инженеров. Писарев — высокий, мощного сложения человек в генеральской форме, с седыми, зачесанными назад волосами и крупным лицом, — поднявшись с кресла, энергично пожал им руки и, чуть прищурившись, осмотрел каждого большими внимательными глазами. Дудин, невысокого роста, грузный, хотя и молодой, со значком Верховного Совета на гимнастерке военного покроя, приветливо, как старого знакомого, встретил Беридзе и с интересом оглядел Ковшова и Грубского.

Дудин подождал, пока пришли вызванные им работники крайкома и стенографистка, позвонил по одному из телефонов и, узнав, что председатель крайисполкома срочно выехал на какой-то завод и явиться не может, сразу, без особого вступления, предоставил слово Батманову. Начальник строительства подробно и четко рассказал о конфликте между Беридзе и Грубским, о новом проекте и недавнем совещании в управлении, о положении строительства, перешедшего фактически на путь нового проекта. Заканчивая, он положил перед Писаревым и Дудиным экземпляры протокола совещания.

— Послушаем инженеров, — сказал Дудин и обратился к Грубскому: — Ваше слово. Говорите все. Проект решает судьбу нефтепровода, мы должны знать, ошибаются или нет руководители строительства.

Грубский повел речь обстоятельно, с выкладками и расчетами. Он изложил позиции старого, потом нового проекта и закончил критикой предложений Беридзе. Говорил он как-то нетвердо и бесстрастно. Даже Беридзе заметил это и с удивлением посмотрел на оппонента. Видимо, Грубский уже не верил, что ему удастся доказать свою правоту.

Беридзе за полчаса перечислил доказательства в защиту своих предложений. Он был, наоборот, спокоен и уже не сбивался на полемические резкости. Батманов с внутренней усмешкой слушал его, вспоминая, с какой яростью спорили, оскорбляя друг друга, инженеры в его кабинете. Выговорившись там, они, как и рассчитывал начальник строительства, предстали здесь свободными от запальчивости и всего того, что помешало бы Писареву и Дудину вникнуть в суть дела.

«Такие глаза все видят», — подумал Алексей, заметив, что Писарев особенно пристально приглядывается к Грубскому. Ковшов уже не ощущал никакого беспокойства, хотя именно теперь окончательно решалась судьба проекта. Должно быть, это ощущение породили в нем неуверенность Грубского и твердый тон Беридзе.