Далеко от Москвы

— Об том не думай. Случись такая надобность полгода назад, мы вряд ли послали бы тебя. Слышал, что сказала Полина Яковлевна? Правда, обнадеживать тебя не буду: настраивайся на трудную встречу в главке да и в наркомате. Там не все работники, думаю, правильно оценивают здешнюю обстановку. Найдутся и такие, что будут говорить про нас: «Глубокий тыл, мирные условия, не перестроились». Конечно, надо уметь отличать справедливую критику от несправедливой. И еще скажу... — Залкинд приблизил свое лицо к лицу Алексея. — Может быть, придется тебе выступать перед большими людьми. Перед очень большими людьми. Есть у меня такое предчувствие. Вот так... А сомнения свои оставь здесь, не бери их с собой. Ты же знаешь стройку, как говорится, съел соли пуд. Сумей рассказать, какой он теперь, нефтепровод! — Залкинд широко раскинул руки. — И о будущем поговори, о новом задании. Закинь удочку, может еще не скажут, так хоть намекнут.

Они разошлись. Алексей уже лег, когда Залкинд, полураздетый, снова пришел к нему:

— Батманов ничего не поручил тебе? Ну, в отношении жены своей? Мне казалось, что он...

— Я привезу ее, Михаил Борисович, вот увидишь.

...Проходил час за часом, близился рассвет, а Ковшов все не спал. Он вспоминал наставления Батманова и Залкинда, думал о том, как будет выполнять свою миссию. И над всеми мыслями торжествовала одна, как самый высокий голос в хору, мысль о встрече с Зиной. «Дать ей телеграмму или не надо?» — спрашивал он себя и решал: «Лучше не давать. Она будет ждать, томиться, а так я внезапно нагряну...»

Утром Алексей и Залкинд поднялись вместе с солнцем и заторопились. Машины, чтобы ехать на городской аэродром, еще не было, и Залкинд предложил идти ей навстречу.

Ночью прошумел дождь. Чистое небо блестело. В прозрачном воздухе четко вырисовывались синие дали. Промытая трава была ярко-изумрудной. На листьях и в хвое деревьев сверкали крупные дождевые капли. Утреннюю сонливую тишину нарушало лишь стрекотание птиц за палисадами домов да стук сапог Залкинда и Алексея по деревянному тротуару. Парторг жадно вдыхал настоенный на хвое сочный воздух.

— Мне, Алексей, подумалось сейчас вот о чем, — сказал Михаил Борисович. — Эта неожиданная поездка в Москву — как награда тебе... За то, что работал хорошо, что не убегал от трудного, что жил всей душой.

Он посмотрел на серьезное лицо Ковшова и, положив руку ему на плечо, уже другим тоном продолжал:

— Только забудешь ты в Москве про нас, свет — Алеша. Уже сейчас душа твоя — там, одно бренное тело вышагивает рядом со мной по улицам скучного Новинска.

— Нет, Новинска забыть невозможно! — горячо сказал Алексей. — Если примениться к твоей шутке, то половина моей души остается здесь, а вторая едет в Москву, и ей грустно...

Навстречу из-за поворота выскочила легковая машина. Шофер увидел их, резко затормозил. На заднем сидении широко расположился Гречкин с чемоданами Ковшова.

— Тебя Женя искала, — шепотом сообщил Гречкин Алексею.

— Она вернулась? Что же ты ее не взял с собой? — с огорчением спросил Алексей. — Так мне и не удалось с ней попрощаться!

— Хотел я ее захватить, да она как сквозь землю провалилась. Девка как помешанная была...

Выехали на широкое мощеное шоссе — оно вело к заводскому району города и к аэродрому. Алексей оглянулся на большое здание управления и сразу увидел: оттуда в их сторону бежала девушка в белом платье. Она размахивала над головой чем-то красным. Алексей угадал: Женя. И попросил остановить машину.

— Хорошо, что увидел тебя, — сказал Алексей, подойдя к девушке и взяв ее за обе руки.

Женя задыхалась от бега и не могла говорить. Она заметно похудела за последнее время. Лицо ее, загоревшее за лето, стало строже, утратило детскую округлость.

— Искал тебя везде. Эти дни такая сутолока была, мы и не поговорили с тобой хорошенько...

Он звал ее с собой на аэродром. Женя отказалась.

— Не надо мне туда. Здесь попрощаюсь. Я сбежала, чтобы не прощаться, — она задыхалась теперь уже от волнения. — Приехала на участок и чуть с ума не сошла. Если б Петька не достал машину, пешком бы, кажется, прибежала.

— Меня огорчило, что тебя нет...

— Подожди, Алеша, не говори. Я хочу тебе сказать. Ругала я себя... Ведь знаю, что нельзя мне любить тебя! Не полюбишь ты меня никогда, не можешь полюбить. Настроилась на дружбу. Только на дружбу! А тут представила себе, куда и к кому ты едешь, — и все во мне возмутилось... Глупо это, очень глупо!

На дороге гудела машина: Залкинд напоминал, что надо торопиться, они могли опоздать к самолету.

Женя заспешила:

— Иди, тебе пора... А обо мне не беспокойся. Я переборю себя. Я уже почти переборола! Мне дорога твоя дружба, Алеша. И сам ты мне очень дорог. Не хочу и не могу, чтобы ты совсем ушел из моей жизни! Ну, иди, милый... Желаю тебе успеха в твоем деле. И счастья самого большого...

Она порывисто метнулась к Алексею, хотела обнять его — и остановилась с поднятыми руками, с жадностью вглядываясь в его лицо заблестевшими от слез глазами.