Далекое Близкое

Впрочем, Профессор руководил всем экспериментом с самого начала (боже, лет двадцать уже, наверное), и в итоге устроил на ученом совете отвратительную истерику, требуя самолично возглавить путешествие. Кстати, тогда у нас в кулуарах никто так не говорил – «путешествие». Говорили – «верное самоубийство». Но ведь нарушать своим существование теорию вероятности, это так бодрит. Попробуйте, вам тоже понравится.

Я же оказался тут по совершенно иным, куда более приземленным соображениям. Отчетливо помню момент, когда решился попроситься в полет.

Дождь лил третий день, скрывая за серым тюлем корпуса университета и соседние дома. В правом ботинке плескалась вода, вода же облизывала лицо холодным языком, норовя просочиться туда, под одежду, где еще сохранялось тепло и выпить – вытравить его из самого моего существа, забрать себе. Ледяная струйка прокралась на шею и бодро проложила себе путь за шиворот, и надо бы поправить капюшон балахона, но руки заняты тяжеленными пакетами. Сколько же я не спал? Сутки? Так… Я прочитал лекцию для первого курса в среду, потом дежурил в лаборатории, а потом дописывал заказную статью. Одна ночь прошла без сна? Или это – вторая?

Боже, да кто вспомнит уже.

Вы пробовали не спать по нескольку суток месяцами? Появляется чувство, что завтра не наступило, а вчера не прошло, есть только непрерывное настоящее, весьма смахивающее на кошмар, который все никак не закончится.

Я встал под навес у подъезда, поставив пакеты с едой и лекарствами на бетонный пол, прислонившись лбом к металлической, выкрашенной в синий колонне, подпирающей козырек. Иногда устаешь так, что спасает только меланхоличное отупение, тогда становится не важно – чем все это вообще закончится. Таким показываться на глаза отцу нельзя. Волновать нельзя. Ладно бы только отец – сестер трое, причем, Олеське еще за учебу платить через месяц. Школа искусств – мечта недешевая.

Надо застраховать свою жизнь, – дрожали губы от усталости, – а потом устроить несчастный случай в лаборатории. Как раз года на три хватит, а потом Олеська выучится, и это будут уже ее проблемы. Ха… Господи, я просто так больше не могу. Три работы. Все равно сдохну так, пусть хоть какая-то польза от этого будет.

Ледяными пальцами нащупал пластиковый флакон таблеток в кармане. Нужно взбодриться. Не идти же домой таким. Крышку отвернуть вышло, но потом я даже с этим не справился – вместо пары пилюль целая горсть высыпалась на ладонь, а с нее на мокрый бетон. Черт! Выспаться бы.

Ирония в том, что хуже всего высыпаются люди, живущие в спальных районах.

Так я и стоял под козырьком, с которого мутным потоком хлестал ледяной дождь. Нужно было домой – не прямо сейчас, в этот момент, а просто – сегодня, если вы понимаете разницу. Нет? Разница в том, что в эту самую минуту мне не нужно было вообще никуда. Никто не ждал. Я мог мерзнуть под ливнем или войти внутрь. Разглядывать серое покрывало сплошной воды или закрыть глаза. Восьми миллиардам двуногих было абсолютно все равно. И не было ни одного человека, которому можно было бы сказать в тот момент: «Боже мой, я так устал и задолбался, что кажется, уже вовсе не хочу жить».

Одиночество, это когда ты есть, и тебя как будто нет.

Полет подвернулся вовремя. Отличная премия и еще лучшая страховка. Шанс на нормальную жизнь. Потом. Для меня самого, ну или для родных… Это уж как получится. Хех…

В любом случае, я был помощником Профессора и упросил взять с собой. Основное задание – присматривать за «оранжереей» – бактерии, вирусные культуры, простейшие организмы, растения, птицы и крысы – будущий материал для внимательнейшего изучения после возвращения. Никто из остальных пафосных парней не стал бы заниматься такой ерундой, так что – добро пожаловать на борт, стажер!

Флегматик отвечал за программное обеспечение, а ОТул – за «железяки». Этот грубиян почти все время проводил в нижнем отсеке с двигателями, выбираясь оттуда только для коротких перекусов возле пищевого автомата. Но при совершенно отвратительном характере руки он все же имел золотые – «шарманка» всю дорогу работала без нареканий.

Вот и весь экипаж. Четверо на маленьком экспериментальном кораблике, одиноко затерянные в глубинах Бездны.

– Как же хорошо, что полет такой короткий, – пробормотал я, когда они садились обедать, – давит это все…

Мы с программистом опять остались одни в центральном отсеке, служащем и рубкой управления, и командным мостиком и столовой по совместительству. Как только вернулась гравитация (еще одна шутка подпространства – тела вновь приобретали свой привычный вес вопреки всем теориям), я расположились все в том же кресле у стола с пищевым автоматом, а Флегматик остался за своими любимыми прозрачными мониторами.

– Все?.. – переспросил программист.

Или он молчал, это просто глухое эхо повторило? Какое, блин, эхо в отсеке три на четыре метра… Мы в разных концах сидим, и даже разговариваем не напрягаясь.

– Вот, ты понимаешь, что сейчас там? – я кивком показал на потолок, наглухо закрытый диафрагмой щита.