Отсюда не убежать, не спрятаться. Иллюзии развеялись с треском на двадцатой удачной попытке – как ни крути, но человек, если захочет умереть, приложит не меньше усилий, чем для выживания. И когда ее раз в двадцать первый реинкарнировали в новом теле, Каплан почти смирилась. Почти, потому как не изжили еще из человека желание сопротивляться, протест против скотской жизни и страстное желание жить свободно, вне любых ограничений, наложенных… кем бы он там ни был. КИРА все еще не могла управлять мыслями.
А Зои существовала лишь для одного: для жизни с Первым – Моисеем Гафтом. Это было проклятием девушки с самого зарождения Городов Бессмертных, ее карой за неизвестные проступки и личным Адом, назначенным ей когда-то давно, без ее согласия и участия. И как бы не старалась Девятьсот Тридцать Девятая прервать эту цепочку однообразной, тянущейся, казалось, бесконечно жизни, не могла. Ей не давали.
Дрожа от холода, она, как могла, оттягивала момент и рассматривала отражение в зеркале. Свернувшееся калачиком голое тело, красивое, без изъянов лицо, большие карие глаза, покрасневшие от слез, раскиданные по белой койке каштановые волосы.
А может, он ее все-таки до сих пор любил? Такой чужой и, одновременно, странной любовью… Что на фоне своих наложниц, которых менял как перчатки, когда надоедали, и никогда не набирал тех же, не мог отпустить от себя Зои. И продолжал с упорством влюбленного желать возрождения и возвращения девушки всякий раз, когда она сводила счеты с жизнью, не обращая внимания на ее протест. На то, что она уже не хочет. Неужели он не видит, что любовь осталась в прошлом, истекла песчинками времени и рассыпалась давным-давно в бескрайних просторах искусственного интеллекта, чей коварный разум завладел всем в мире и окутал вуалью ясные взгляды сильных мира сего. Зашторил рамками свободу воли, и заставил рождаться миллиарды людей вновь и вновь, лишая тем воли к жизни. Но у них ИИ хоть стирал долю памяти, чем заставлял вновь радоваться рождению, а у нее нет…
Она помнила, как все начиналось.
***