Дальневосточная республика. От идеи до ликвидации

В Третьей и Четвертой думах Сибирская парламентская группа продолжала выступать в роли сибирского «предпарламента», объединявшего депутатов, выбранных в Думу, и других представителей североазиатской интеллигенции. Она обсуждала вопросы, связанные с самоуправлением, сибирскими путями сообщения, беспошлинной торговлей и переселенцами. Кроме того, Сибирская парламентская группа вела кампанию за введение в Сибири земств и за лучшее представительство в Думе сибирского населения, в том числе и инородцев[246].

Дальневосточные депутаты не только вступили в эту группу, но и участвовали в ее руководстве. Волков был председателем Сибирской парламентской группы в Третьей и Четвертой думах, а Русанов – ее секретарем в Четвертой думе. В парламентских дискуссиях дальневосточные депутаты использовали антиколониальную риторику сибирских областников. Выступая по поводу нераспространения на Сибирь судебной реформы, Шило заметил, что прогрессивные изменения в империи никогда на нее не распространяются, «как будто сибирское население не признается российскими гражданами»[247]

. Волков провел параллель между нераспространением на Сибирь реформ социального страхования и отсутствием внимания к Сибири в прошлом[248]. Критикуя переселенческую политику, недостаточный уровень самоорганизации и желание правительства ввести в Сибири крупное землевладение, Рыслев подчеркивал, что Сибирь по-прежнему «подчинена Европейской России»[249]

. Чиликин говорил, что день, когда в Сибири наконец введут земство, станет днем, «когда Европейская Россия, очевидно, перестанет смотреть на Сибирь как на отмороженную окраину, она будет считать ее живой и неотделимой частью»[250].

В 1912 году, объясняя необходимость введения земства в Сибири, Волков подчеркивал, что без земств власти не смогут удовлетворить растущие культурные и хозяйственные потребности населения, указывал на поддержку этой идеи в сибирской прессе и среди сибирских активистов и описывал кризисные явления во всех сферах сибирской жизни – в народном образовании, агрономии, продовольственном снабжении, медицине, ветеринарии, путях сообщения и налогообложении[251]

. Хотя Государственный совет отверг законопроект о введении земского самоуправления в Сибири, дискуссии продолжились. Русанов подчеркивал, что «широкая самодеятельность сибирского населения и народное образование – залог будущего развития Сибири и Дальнего Востока»[252]. Депутаты от Северной Азии критиковали то, как проходит переселение в Сибирь, особенно отмечая ужасные условия перевозки и нехватку инфраструктуры. Гамов возражал против выделения дальневосточным казакам неподходящих земель, склонных к затоплению[253]

. Поскольку правительство считало переселение в Северную Азию средством преодоления сельскохозяйственного кризиса в Европейской России и обеспечения стратегических интересов России, ряд соответствующих законов, в том числе закон о финансовой поддержке переселенцев, получил высочайшее утверждение[254].

Несмотря на общие интересы всей Северной Азии, Сибирь и Дальний Восток все чаще воспринимались как отдельные регионы. Когда в 1908 году, вскоре после Русско-японской войны, Потанин утверждал, что Сибирь «предназначена играть роль буфера между Европейской Россией и Японией», он все еще имел в виду всю Северную Азию, нуждающуюся, по его мнению, в освободительных реформах для повышения обороноспособности. Но он признавал, что «Дальний восток Сибири», аванпост, защищающий ее от Японии, нуждается в еще большей свободе[255]. Дифференциация подходов к Сибири и Дальнему Востоку обозначилась в ходе дебатов в Третьей и Четвертой думах.