Дальше фронта

А цеха работали с полным напряжением, куда активнее, чем до начала событий. Это было видно и по заполненным полуфабрикатами конвейерам, и по площадкам прицеховых аппарелей, где громоздились готовые к отправке ящики и контейнеры.

Слабостью поляков было несоответствие масштабов выпуска оружия и производства боеприпасов. Основная масса патронных и снарядных заводов располагалась в центральных губерниях Европейской России и за Уралом, здесь же маломощный завод изготавливал только установочные партии, необходимые для контрольного отстрела и укомплектования поставляемого оружия контрактным минимумом — один боекомплект на ствол.

С него Уваров и решил начать.

Собственно, его задача являлась классической разведкой боем. Он должен был как бы проверить на практике реальность ведения боевых действий внезапным ударом в тыл противника ниоткуда, и в случае успеха захватить плацдарм для последующего развития операции.

Одновременно ему требовалось обеспечить полную секретность не самой операции, ее не скроешь, а смысла происходящего. Чтобы враг ни в коем случае не догадался, будто происходит нечто выходящее за рамки привычного.

То есть оформить операцию как дерзкий, на грани самоубийства, рейд российской штурмгвардии, такие в истории известны, но отнюдь не мистическое действо.

В распоряжении Уварова было около трехсот человек. Из них усиленный взвод, по совету Ляхова, он выделил в качестве своеобразного «заградотряда». Кто знает, как поведут себя в тылу батальона начавшие массово поступать туда вооруженные и разгоряченные боем покойники?

Они, может, не успеют даже сообразить, что с ними произошло. То же место, та же обстановка, те же вражеские солдаты вокруг… Тебя только что ужалило пулей и осколком, ты уже мертв, но сам того не подозреваешь. Думаешь — да, задело, да, больно, но не на смерть же! А автомат в руках, а фигуры в ненавистной форме мелькают перед глазами.

Сколько раз штаб-капитан видел, как продолжают воевать смертельно раненные даже тогда, когда по всем медицинским показаниям смерть давно наступила.

Вот когда роты пойдут в атаку в реале

, этот взвод останется здесь, чтобы не допустить «удара ножом в спину».

Кроме того, Уварову для полного успеха нужны были хотя бы два вертолета.

Все это он доложил по команде и получил устроивший его ответ.

Глава 25

— Так где же выход? — спросил Ляхов после долгого, километров на пятнадцать, молчания.

Теперь машину вел двойник, а сам он успел трижды приложиться к фляжке, перекурить. В голове была полная каша.

А Вадим спокойно держал на спидометре 50 миль, когда нужно, маневрировал, не глядя, переключал передачи длинным изогнутым рычагом, а ведь вряд ли ему раньше приходилось управлять именно такими, примитивными и древними устройствами, раз здешняя техника отстала в своем уровне на добрые полвека.

Не знал Ляхов, что многие парни даже семидесятых годов того времени успели поездить на остатках трофейной и ленд-лизовской техники Второй мировой, в огромных количествах осевшей по градам и весям, поддерживаемой на ходу народными умельцами. А она как раз и соответствовала эксплуатационно и конструктивно местным передовым образцам.

Похоже, его ничего не волновало. Ни забитое брошенными автомобилями приморское шоссе, ни судьбы Вселенной.

— Зачем тебе выход? — спросил Вадим. — Я ведь тебя провоцировал, хотел посмотреть, поддашься или нет. Слабоваты вы, ребята. Я один с автоматом легко прошел бы через всю вашу Польшу. От Белостока до Познани. Просто прошел бы, и все. Не видели вы настоящего!

В истории вашего двадцатого века нет ничего страшнее Цусимы и Самсоновской катастрофы. А Таллинский переход, где погибло в двадцать раз больше людей и кораблей! А как за полгода сгорает в боях пятимиллионная кадровая армия, а в следующие три года запасники

завоевывают Европу! Корейской войны не видели, Будапешта, Афгана, Чечни. А Большой террор!

Дети вы, счастливые дети судьбы.

Правда, неправда, все, что я тебе сказал — какая разница? Вот хочешь, я прямо сейчас могу исчезнуть? Ничем более твою совесть не отягощая. А мои слова у тебя в памяти останутся. И сам ты останешься, как на разминированном минном поле. Вроде и чисто, а вдруг — нет? Шагнешь, а там — она! Согласись, очень неприятно ты себя сейчас чувствуешь?

— А зачем тебе это знать? — ответил Ляхов. — Приятно, неприятно, тебе-то что? Конечно, вещи ты действительно страшные вспоминаешь. Как жить с такими воспоминаниями?

— Незачем, — охотно согласился Вадим. — Уж настолько незачем… Свободно могу сейчас выйти из машины, и ты останешься в полном праве. Единоначальником. Все в твоих руках. Ноль проблем. Живи и радуйся. А я кого-нибудь другого найду. Желающих хватит.

Ляхов узнавал себя. Он тоже умел так разговаривать, только — с посторонними. Под настроение и когда диктовала ситуация. Теперь точно так же поговорили с ним. Свободно можно ответить — «ну и катись, без тебя разберусь!», но отчего-то не получается.

Опять же, по себе известно, просто так такими словами не бросаются.