Дальше живут драконы 2

Они были настороже. Один из них выстрелил — и конечно промахнулся. Ответными выстрелами Сонтаг снял двоих часовых на вышках, его винтовка была с оптическим прицелом, и мощнее японской. Он заметил, что ни один из солдат не попытался бежать с вышки — чертовы японцы, фанатики, они не отступают. Американец бы попытался спастись, но не эти…

И русские. Грязные, голодные, только что они были рабами у этих… макак. Но сейчас — они держат в руках трофейные винтовки с уверенностью опытных солдат. И готовы идти на штурм лагеря, в котором еще Бог знает сколько солдат противника.

Ему почему то вспомнился Сан-Франциско. Тот долбанный хиппи, у него он спрашивал про сестру. Это был уже угашенный несмотря на полдень тип, в какой-то хламиде, от него несло псиной. Вместо крестика у него была пробирка, там ползала еле живая муха.

Он отвечал лениво, смотря… точнее пялясь то на небо, то на свои грязные пальцы ног. Всем своим видом он давал понять, что ему плевать на всё и на всех.

Сонтаг тогда подумал — если бы этот тип начал рассказывать о мире во всем мире боевикам VC — те сильно посмеялись бы. Но ему — было не до смеха, потому что этот тип был одним из многих, кто неспешно тратил свою жизнь на улице, в то время как в нескольких сотнях миль отсюда дрались и умирали их соотечественники. Эти же — сидели на асфальте, курили травку, чесались, выпрашивали милостыню, просто лежали и пялились в пространство — всем своим видом напоминая плесень, распространяющуюся по доброму куску сыра.

Шестьдесят восьмой. Лето любви…

У него и у девяноста процентов американцев были про него совершенно разные воспоминания…

Он шел на штурм укрепленного лагеря — один, без напарника даже, во главе армии детей. Он стрелял то из автомата, то из винтовки, перезаряжал и снова стрелял. Это был настоящий сад пуль, черт их дери. Но пули сегодня обходили его по неизвестной причине стороной. Возможно, потому что он был лучшим, настоящим солдатом — асом, для которого война стала чем-то родным. Возможно, потому что в этот день он был на стороне правды — с шестьдесят четвертого года он так это не чувствовал. В войне теней, в которой он участвовал много лет — правды не было никакой и все это понимали.

И вот — выбиты все вышки, и из казармы валит дым… отдельные японцы еще отстреливаются, он стреляет в них и мальчишки, которые с ним тоже стреляют.

— Банзай!!!

С крыльца лагерного здания сбежал человек, босоногий, по пояс голый, в поднятой руке у него был меч, который он держал странно — в поднятой руке, вывернутой кистью в сторону противника. На голове у него была белая повязка с красным кружком — символ камикадзе, смертника, японцы повязывали такие, когда отказывались оберегать свою жизнь и шли в атаку. Он орал и бежал, не замечая трупов на земле — они на секунду опешили. Но потом — сразу несколько пуль бросили его на землю… меч ничто против автомата. И наступила тишина, после грохота особенно оглушительная.

Без команды — Сонтаг перебежал к зданию администрации, держа его на прицеле своего автомата. Вставил последний магазин. Пацаны последовали за ним. Подумав — не стоит ли просто бросить в окно гранату — он отмел эту идею — и стволом осторожно толкнул дверь — на случай если за дверью еще один банзай с мечом стоит. Но банзая с мечом не было — зато сильно пахло гарью, гарью от бумаги.

— Стой!

Пожилой японец, который жег документы в большой железной корзине — поднял руки и заголосил

— Не стреляй, американца! Я сдаюсь! Оружия нет!

Сонтаг затоптал огонь. Повернулся к пацанам

— Связать и не трогать. Кто он, знаете?

Один из парней, сплюнув слюну вместе с кровью — кивнул головой

— Идем дальше.

Из пацанов — убиты были трое, пятеро были ранены, из них двое — тяжело. Найдя в штабном помещении аптечку их как смогли, перевязали.

Еще трое пленных японцев. Все — гражданские. Остальные тоже погибли — вместе с солдатами.

Сонтаг чувствовал, что с этими японцами нечисто. Он уже посмотрел записи — не похоже на армейские. На всякий случай он приказал собрать всё — и приказ был выполнен.