Вл. Гаков. Дама, король и много джокеров

В который раз приходится начинать с того, что история нашего знакомства с западной научной фантастикой сама по себе фантастична донельзя.

Стоило только в середине 1960-х годов появиться первым переводам мало кому известного тогда американца Генри Каттнера, как автор сразу же сделался любимцем отечественной читающей публики. Да и как было не поддаться обаянию создателя «уморных» историй (к счастью, и переведенных уморительно-смешно) про горе-изобретателя Галлагера или «крутую» семейку мутантов с кентуккийских холмов – Хогбенов! Отдельные пассажи из последнего цикла[1] – типа того, в котором объясняется, как пьяница папуля сначала навострился превращать в крови выпитое спиртное в сахар, а затем «обучил своих друзей, которых звать Ферментами (не иначе как иностранцы, судя по фамилии), превращать сахар обратно в алкоголь и потому умеет оставаться пьяным сколько душе угодно», – быстро вошли в студенческий фольклор.

В те же времена состоялось знакомство с другими рассказами писателя, уже совсем не смешными. Взять хотя бы щемяще-трагическую новеллу «Лучшее время года», в которой праздные туристы-эстеты из будущего наслаждаются страданиями жителей прошлых времен, черпая в них творческое вдохновение; или изобретательный рассказ «Маскировка», герой которого, странный киборг-урод (человеческий мозг, включенный в систему управления космическим кораблем), одерживает победу над вполне «полноценными» (если иметь в виду физиологию) преступниками... И уже сформировавшийся было в нашем сознании образ «вечного пересмешника» приобрел какие-то новые измерения, стал сложнее и глубже.

Но все равно мы знали, что и это тоже – Генри Каттнер.

Упоминания в предисловиях и рецензиях знающих людей имени его супруги – и, как оказалось, соавтора – Кэтрин Мур – в сознании огромного большинства читавших рассказы Каттнера как-то не откладывались. Может быть, потому, что первые переводы Мур пришли к нам только в самое последнее время (а из нижеследующего текста станет ясно, почему так произошло), или же сыграло роль то же предубеждение, из-за которого большая часть произведений писательницы первоначально вышла в свет под «мужскими» псевдонимами. Ведь и у нас на протяжении десятилетий научная фантастика мыслилась делом прежде всего мужским!

Как бы то ни было, лишь совсем недавно мы узнали о писательнице по имени Кэтрин Мур. И о том, что в их семейном дуэте с Каттнером главная роль принадлежала, скорее всего, ей, а не супругу. И что большинство произведений Генри Каттнера, к которым мы успели привыкнуть как к классике – по крайней мере, юмористической фантастике, – выходили, оказывается, подписанные не его именем. И даже не ее – а именами каких-то Лоуренса О’Доннелла, Льюиса Пэджетта и еще двух десятков неведомых личностей, в свое время бивших рекорды популярности у американских читателей.

Утешает лишь то, что и на родине обоих писателей с этой чехардой распутались тоже далеко не сразу. И даже сегодня нередко встретишь оговорки, подобные той, что сделал и я, составляя библиографию к этой статье: сам черт теперь уж не разберет, что конкретно написал Каттнер, а что – Мур.

Короче, пора и нам начать разбираться со странной колодой, в которой и король, оказывается, слабее дамы, и за непобиваемыми «джокерами», если внимательнее приглядеться, выглядывают все те же король с дамой...

Начну с более сильной карты. В данном случае ею является писательница, во время оно вполне достойная титула первой дамы научной фантастики, – если бы читатели догадались, что за нейтральными инициалами «К. Л. Мур» (а именно так подписывалась под сольными рассказами жена Каттнера) скрывается женщина!

Кэтрин Мур, пережившая мужа на тридцать лет, и по сей день остается для многих неразрешимой загадкой. Загадочен, обманчив был ее облик при жизни: роковая красавица, вечно погруженная в себя и скрывающая какие-то жгучие тайны, и в то же время – возглавивший крупный банк собранный, прагматичный бизнесмен! Не до конца прояснена ее истинная роль в семейно-творческом дуэте с Каттнером, хотя, как я уже сказал, более вероятным представляется, что именно Мур играла в нем первую скрипку. Наконец, отнюдь не все легко объяснить и в ее собственном творчестве, которое начиналось конечно же куда более ярко и мощно, нежели мужнино, и которое словно ножом отрезало после безвременной кончины Каттнера.

Еще больше напускала тени на плетень легендарная сдержанность Мур в общении с интервьюерами и критиками. В Америке, где всякий пишущий с молоком матери впитывает жизненно необходимый принцип «реклама – двигатель торговли», к журналистам, ко всякой предоставившейся возможности высветиться, рассказать о себе – относятся бережно и трепетно. Однако даже в известном фотоальбоме Пэтти Перре «Лица научной фантастики», где портреты известных авторов жанра сопровождены их вольными комментариями, у Кэтрин Мур не нашлось других «автобиографических» слов, кроме этих – откровенно иронически-пренебрежительных:

«Я родилась под кочаном капусты.