Дама с биографией

– Вы похожи на жену олигарха, – ответил он, после того как заявил, что обратил на нее внимание еще на станции и очень удивился: такая женщина, и ездит на электричке! – а она буркнула, не поднимая головы от книжки: «Какая такая?»

Она уже собралась пересесть на другую скамейку, благо пустых в вагоне хватало, но, взглянув на приставучего мужика, увидела совсем не того, кого ожидала увидеть. Перед ней, улыбаясь, сидел не потрепанный, поддатый ловелас из тех, что клеятся к бабам в электричке, а тот самый длинноногий, интересный мужчина, которого она заприметила еще на платформе. Кстати, там, на платформе, она тоже подумала: и что это такой приличный мужичок таскается с дачи в Москву на электричке?

Совпадение показалось многообещающим – за болтовней с себе подобным можно было неплохо скоротать время и минут на тридцать-сорок забыть о генеральном: не успеешь войти, этот шизик опять начнет брызгать слюной и топать копытами.

– Лично я экстремалю, а вы? – с кокетливым вызовом сказала Люся и не ошиблась в расчетах: симпатичный, модно-бородатенький незнакомец лет под пятьдесят, плюс-минус два года, рассмеялся, а затем пояснил:

– У меня все проще. Жаль тратить на пробки прекрасное летнее утро.

Ого, он еще и романтик! Редкий случай! – снова приятно удивилась она.

– Меня зовут Константин, а вас?.. Если, конечно, это не великая тайна.

– Великая, но не очень. Людмила Сергеевна.

– Сергеевна?.. Вы учительница?

– Почему учительница?

– Ну, если молодая красивая женщина отвечает так, как ответили вы, то, скорее всего, она учительница… либо большой руководитель.

На ловко завуалированный вопрос о профессии Люся предпочла промолчать – много будет знать, скоро состарится! – и сделала вид, что любуется веселеньким солнечным пейзажем: за окном мелькала не характерная для здешних мест, с их сосняком и ельником, радующая глаз светлая березовая роща.

– А как вас называет ваш олигарх?.. Милочка? Людочка?

– Люсенька, – шутливо, в тон ему, отозвалась она, но, спохватившись, что ведет себя чересчур уж фривольно, строго взглянула на своего визави – ни дать ни взять самая настоящая училка. – В том смысле что друзья и знакомые зовут меня Люсей, а не Людой или Милой.

Под строгим, пронизывающим взглядом попутчик стушевался. Потом попросил разрешения взглянуть на книжку, лежавшую поверх сумки у нее на коленях, пробежал глазами аннотацию на обложке, еле слышно хмыкнул, с сомнением поведя бровями, и уже безо всякого интереса, из чистой вежливости перелистал несколько страниц. Протянул без комментариев, и вдруг его словно осенило:

– А-а-а, так вы, вероятно, главный редактор этого издательства? Иначе данный бестселлер с вами никак не корреспондируется.

Одно дело – поддерживать версию о жене олигарха, тут особо много ума не надо: шурши себе великоватой Ляльке юбкой за энное количество евро, закидывай ногу на ногу в ее же почти не ношенных классных босоножках, щелкай замком на шикарной сумке фирмы «Фурла» – и порядок. Но выдавать себя за главного редактора Люся была как-то не готова. Да и, собственно, зачем?

– Нет, я корректор.

– Правда? – искренне изумился он.

Его изумление, так не похожее на обычную кисло-пренебрежительную реакцию, она расценила как безусловный комплимент. А как же! Проговорив с ней каких-нибудь десять-пятнадцать минут, вполне интеллигентный – по крайней мере на вид – и уж точно неглупый мужчина посчитал, что она способна на большее, чем исправлять грамматические ошибки и расставлять запятые. Интересно, как бы он отреагировал, если б узнал, что по совместительству «олигархиня» служит еще и поломойкой у господ Кашириных и не за горами тот день – нет, лучше застрелиться! – когда перейдет к ним на полную ставку? На чем категорически настаивает Лялька, опять вопившая сегодня утром: «Дома бардак, дел полно, а ты прешься на свою идиотскую работу за три копейки! Завязывай давай! Кому это надо?» – «Мне надо!» – прошипела Люся и хлопнула дверью. Разве известной артистке с ее мерилом всего и всех «хау мач?» объяснишь, что есть еще и такое понятие, как любимая работа, где тебя уважают и ценят? Конечно, и в издательстве тоже иногда норовят опустить ниже плинтуса, но, как правило, лишь в случае ЧП вроде последнего…

При одной лишь мысли о предстоящем разборе полетов настроение сделалось наифиговейшим, и это не ускользнуло от внимания чуткого попутчика.

– У вас неприятности? На работе? Впрочем, что я говорю? Такого не может быть. Насколько я понимаю, вы трудитесь вовсе не из-за денег, а потому, что жить не можете без любимого дела. То есть вы очень ценный сотрудник, начальство носит вас на руках и сдувает с вас пылинки. Поэтому вариант с работой отпадает… Неужели поссорились с олигархом?! – И он в шутливом испуге округлил глаза: мол, вот это трагедия так трагедия!

– Нет, с олигархом все в порядке, – усмехнулась Люся, чуть подалась вперед и понизила голос: – Хотите, открою секрет?.. Знаете, что самое ценное в корректорской работе? Чувство глубокого удовлетворения, которое наполняет душу, когда находишь ошибки за автором, редактором, а иногда и за главным редактором, если он соизволит просмотреть рукопись. В такие мгновения я кажусь себе умнее их всех, вместе взятых. Но, увы, и на старуху бывает проруха. Короче, в книжке, которую вы оценили совершенно верно, я пропустила опечатку, искажающую, как выразился автор, смысл всего произведения. Более того, слово из-за опечатки получилось весьма нелитературным, и теперь надо мной потешается все издательство. Вот еду на ковер, объясняться с начальством.

– Должен вас огорчить, мы приехали. Вы на метро? И я на метро. Пойдемте. Жаль, что не смогу сопроводить вас на ковер и защитить от начальственного гнева. Как раз сегодня я очень спешу на работу. Но в следующий раз – обязательно, обещаю.

– Нет уж, спасибо. В следующий раз буду читать внимательнее.

– То есть вы отказываетесь от моей защиты?

– Защита предполагает опасность, а я хочу исключительно покоя.

– В вашем юном возрасте рано думать о покое.

– По-моему, вы меня с кем-то путаете!

Так, перекидываясь шутливыми репликами, они спустились в метро с его неистовой толпой и шумом, где уже едва слышали друг друга, втиснулись в битком набитый вагон – и замерли, оказавшись так близко, как бывают только любовники.

Э-ге-ге, а ведь это мой мужчина! – скорее почувствовала, чем подумала Люся, моментально ошалев от его жаркой близости, и с большим трудом подавила сумасшедшее желание прижаться к нему еще крепче. Когда же шепотом, почти касаясь губами ее волос и уха, он назначил ей свидание в воскресенье, в шесть часов, по старинке у памятника Тимирязеву, она ответила с невольным придыханием: «Хорошо… постараюсь не опаздывать».

Из метро на улицу – ну, полная идиотка! – она выползла на ватных ногах и с плывущей, как после крепкой поддачи, головой. Не доходя до стеклянного здания бывшего НИИ, где третий этаж занимало издательство, а остальные – офисы непонятного назначения, села, вернее, упала на скамейку в жалком сквере из трех дохлых кустов и пыльных деревьев и выдохнула: уф-ф-ф! Ну и дела! Проветрилась на горячих выхлопных газах громыхающих машин, груженных панельными блоками, и наконец-то ощутила всю степень своего падения: подумать только, четыре остановки она, старая дура, фактически обнималась и чуть ли не целовалась с первым попавшимся мужиком!

Не-не, он не первый попавшийся, а очень даже ничего гражданин, подмигнула себе Люся. Подкрашенный глаз в зеркальце сверкнул в ответ все еще нездоровым блеском, а время уже поджимало. Слегка подновив макияж, она закинула «Фурлу» на плечо и направилась в издательство походкой знающей себе цену женщины. Сегодня походка получилась особенно легкой и независимой…

В корректорской, сдвинув два стола, Алина, Райка, Элеонора Петровна и Катюшка пили чай с тортом, сплетничали и хохотали. Редкий летний день обходился без какого-нибудь торжества: то именины, то крестины, то начало отпуска, то его конец.

– Привет. По какому поводу гуляем?

– Ой, Людмила Сергеевна, присоединяйтесь! – радостно подскочив, уступила свое место Катюшка. – Я, Людмила Сергеевна, иду на повышение! Младшим редактором в «Эксмо»!

– Правда? Молодец, Катерина. Но ты нас не бросай, ладно? Заходи. Без жизнерадостной молодежи мы, старушки, совсем зачахнем от тоски.

– Какая же вы старушка, Людмила Сергеевна? Вы у нас в издательстве самая красивая! Самая стильная! Честное слово.

– Спасибо, дорогая, – улыбнулась своей восторженной поклоннице Люся, присела на краешек стула и, склонившись к заведующей, шепнула: – Меня еще не вызывали?

– Пока молчат, – так же шепотом отозвалась Алина и потянулась к торту. – Тебе положить? Или опять худеешь?

– И худею, и настроение не то… Извини, Катюш. Может быть, после.

Элеонора Петровна, бабушка трех внуков, которая вырывается на работу раз в неделю, а вырвавшись, весь день корпит над не дочитанной дома корректурой и поэтому всегда «не в курсе», обвела притихшую компанию пристальным взглядом поверх очков с сильнейшими диоптриями – уделом всех, кто честно проработает корректором лет сорок, – и снова повернулась к Алине:

– Случилось что-нибудь? Что вы там с Люсенькой шепчетесь? Алин, расскажите, я же не в курсе.

– Чего вы к Алине Владимировне пристаете? Пусть Люська сама и расскажет! – встряла хриплым прокуренным баском Раиса, порядочная, между прочим, зараза, единственная из присутствующих, с кем при всем желании невозможно было наладить контакт. Разговаривала эта стервозина подчеркнуто хамски, очевидно, таким образом самоутверждаясь, а за глаза, как доложили люди добрые, не уставала нести «Люську» по кочкам за «шикарные шмотки, холеную рожу и аристократские замашки». Других аргументов вроде не было.

После настойчивых просьб хором Люся все-таки сдалась.

– Ваша взяла. В общем, Элеонора Петровна, я пропустила опечатку, одну-единственную, но роковую для сюжета. Сюжет такой: некий Влад Громкин, бизнесмен… Кстати, я так и не поняла, где он кует бабки. Сферу его деятельности автор оставил за скобками, сосредоточившись на хобби бизнесмена – изобразительном искусстве и, соответственно, на посещении мировых сокровищниц. Тут вам и Эрмитаж, и Лувр, и Прадо, и Третьяковка. Описание картин великих мастеров занимает треть текста. Однако господин Громкин запросто может перепутать Флавицкого, извиняюсь, с Суриковым. Читаю и думаю: или я сошла с ума, или… Сколько времени у меня ушло на проверку, ужас! Алина знает…

– А я тебе говорила: нечего потакать бездельникам. Пусть бы и Карпенко немножко поднапрягся. В конце концов, проверка – обязанность редактора.

– Бог с ним, с Карпенко, он еще молодой и неопытный. Честно говоря, мне и самой хотелось кое-что освежить в памяти. Просто обидно, понимаешь? Проверила весь фактический материал, можно сказать, неделю засыпала в обнимку с энциклопедией, а прокололась на какой-то несчастной опечатке.

– Тебе чего, уже засыпать больше не с кем?! – заржала Райка, но Люся, что называется, сделала глухое ухо – ничего обиднее, чем ее безразличие, для Райки быть не могло – и, чтобы достать темную Раису Рыбину окончательно, продолжила с еще большим словесным выпендрежем:

– Помимо музеев эстет-бизнесмен мечется между двумя барышнями. Первая, жена, – хрестоматийная стерва с Рублевки. Вторая – особа высокодуховная, экскурсовод в Эрмитаже, а кроме того, первая любовь Влада. У нее от Громкина сын-подросток, но это секрет Полишинеля. После бесконечных сомнений, метаний и страстных свиданий под полотнами Веласкеса и Караваджо он все-таки решает вернуться в лоно семьи. Несется на джипе по ледяной дороге к себе на Рублевку. На повороте джип заносит и разворачивает в обратную сторону…

– Как интересно! – хихикнула Элеонора Петровна.

– Очень. После разворота, этакого перста судьбы, следует финальная фраза: «На вокзале Влад быстро взял билет и сел в питерский поезд». А в слове «питерский» вместо «т» «д»…

Отреагировать никто не успел – в дверь влетела секретарша Марина:

– Артемьева, к генеральному, срочно!..

Взмокший от трудов и горячего июльского солнца, беспощадно лупившего в огромное ниишное окно, генералиссимус нависал над столом, как скала над пропастью, и водил глазами по бумагам, коих в его кабинете было не меньше, чем в прежние времена на пункте приема макулатуры.

– Здравствуйте, Руслан Евгеньевич.

Предгрозовое молчание. Страшно, аж жуть.

– Вы велели зайти.

– Вы кто? – рявкнул он, все так же не отрываясь от рукописи. Можно подумать, не помнил, кого вызывал к себе, причем срочно. Однако правила игры требовали от проколовшегося подчиненного глаза долу и тихого ответа:

– Артемьева, из корректорской.

– Ага, явилась! – И началось, стандартным блоком: – Продажи падают! Платежи не идут! Бумага дорожает! Художники обнаглели! Кругом – одни саботажники! Никого не найдешь – все загорают! Бездельники, бездари, диверсанты!..

До изощренно-унизительной конкретики, когда внутри все кричит: «Да пошел ты!» – дело нынче не дошло: на столе зазвонил телефон. К нему, как по команде свыше, добавились из-под бумаг призывные сигналы мобильника.

– Идите, идите отсюда! – затряс растопыренными лапищами, будто отбивая шквал волейбольных подач, задыхающийся от гнева Руслан и в изнеможении откинулся в кресле. – Сил моих больше нет, как вы все мне надоели… Да, слушаю… Алло!

В общем, отделалась легким испугом. Выбросила неприятности из башки и, вспомнив о своем симпатичном попутчике и предстоящем в воскресенье свидании, с глупой блуждающей улыбкой на устах подалась обратно в корректорскую…

От этой дурацкой улыбки она никак не могла избавиться и сейчас, лежа под уютной невесомой перинкой и обдумывая, во что бы такое ей нарядиться завтра.