В тот памятный день Вера Андреевна работала до пяти, ради праздника дирекция завода отпустила сотрудников чуть раньше, но домой женщина вернулась только около семи. Простояла по очередям, приобретая нехитрое угощение к новогоднему столу. Нагруженная авоськами и страшно довольная тем, что удалось на сахарную карточку получить конфеты, женщина вошла в квартиру. Поразила непривычная тишина, в нос ударил неприятный запах. Не подозревая ничего плохого, Вера Андреевна зажгла свет на кухне и закричала от ужаса. На линолеуме лежала окровавленная, мертвая Наденька. Очевидно, ребенок, умирая, ползал по кухне. Кровавая дорожка вела от плиты к холодильнику. В чистенькой кухне повсюду виднелись бурые пятна, словно жертва металась, пытаясь спастись. На ящиках, раковине, подоконнике тоже были багровые брызги. Не помня себя от ужаса, Вера Андреевна кинулась в комнату к соседям, распахнула дверь их спальни и второй раз за вечер заорала не своим голосом: на кровати совершенно спокойно лежал Павел. Руки сложены на груди, ноги ровно вытянуты. Казалось, мужчина спокойно спит, ужасало только одно – полное отсутствие головы. Шея обрывалась кровавыми лохмотьями, из которых торчали непонятного вида трубки.
Как Вера Андреевна не лишилась чувств, не– понятно. Но у нее хватило сил вызвать милицию, дождаться приезда специальной бригады и только тогда рухнуть на пол.
Трупы увезли, комнаты опечатали. Через неделю пришел участковый и велел убрать вещи Никишиных. На берегу Москвы-реки обнаружили пальто, платье и белье Ольги, сверху лежала придавленная камнем записка: «Господь простит мне все». Уголовный розыск долго не занимался совершенно ясным делом. После войны из всех щелей полезла всякая дрянь, и милиции стало недосуг расследовать обычную бытовуху. Ну убила баба мужа с ребенком, потом утопилась. Эка невидаль. Труп так и не нашли. То ли он зацепился за камни, то ли унесло течением.
Дрожащими руками Вера Андреевна вымыла комнату Никишиных, мебель разобрали соседи. К приезду новых жильцов ничто не напоминало о трагедии.
Спустя два-три года, уже в начале 50-х, в дверь позвонил приятного вида мужчина и спросил Павла Буйнова. Привыкшая считать соседей Никишиными, Вера Андреевна даже не поняла сначала, кого он имеет в виду. Потом, конечно, рассказала гостю о трагедии. Тот повел себя странно, сказал: «Собаке – собачья смерть» – и попросил стакан воды. Женщина повела мужчину к себе. И здесь он рассказал ей, что ищет Павла Буйнова с 1944 года. Оказывается, Павел на самом деле носил имя Андрея Пивоварова. Он служил полицаем и активно помогал гитлеровцам в Белоруссии. Но, очевидно, обладал достаточной прозорливостью, потому что незадолго до освобождения Минска убил ювелира Павла Буйнова, забрал его документы и исчез. Вместе с бумагами пропали царские золотые десятки, несколько дорогих камушков и колец. Почти семь лет понадобилось младшему брату Павла Буйнова, чтобы найти убийцу. Да только поздно. Враг лежал в могиле. Гость настойчиво спрашивал Веру Андреевну, не видела ли она золота, когда убирала комнату. Женщина объяснила, что Никишины жили очень просто, ели скромно, одевались как все. Вряд ли они имели большие деньги. Золота же в комнате никакого не было, только старая мебель и нехитрый скарб.
Мужчина оглядел байковый халат Веры Андреевны, старенькую софу, застеленную простым покрывалом, колченогие стулья и, очевидно, поверил женщине. Больше они никогда не встречались. И о Никишиных старушка стала забывать, история поросла быльем. Изумило ее то, что совсем недавно приехала красивая, высокая, полная дама в бежевом пальто. Разрезав принесенный торт, гостья назвалась сестрой Ольги Никишиной и попросила о ней рассказать. Бесхитростная старушка выложила всю правду.
Я попросила разрешения закурить. Значит, Люлю тоже знала историю убийства Буйнова и девочки. Ну и что? Полученная информация решительно ничего не прояснила.
– Никто больше не интересовался погибшими?
– Последнее время только эта дама, – пробормотала старушка.
– Что значит последнее время? – удивилась я.
– Ровно через год после их смерти пришла девушка, красивая, как картинка, блондинка с перманентом. Только сильно накрашенная, – стала рассказывать Вера Андреевна.