— Чтобы лучше объяснить, почему я так люблю персики, надо сперва рассказать об Эдгардо, — сказал Неддо однажды, когда мы шли, сгибаясь под очередным грузом плодов. — В нем все не в меру. Он лучше всех умеет ненавидеть. Даже молодым он походил на старую клячу с ненавистью, репьем засевшей под хвостом.
В то утро Эдгардо увидел мальчишку в персиковом саду, хотя мальчик его не замечал. Эдгардо знал, что мальчика зовут Неддо: слышал иногда, как окликал его отец. Зазывая его на веранду, угостить стаканом холодной воды, подкрашенной вишневым сиропом, или, зимой, выпить у огня горячего молока. Отец был ласков с мальчиком. «Bravo, bravo, Неддо», говорил он, обнимая его по дороге из сада или на кухню за коробкой печенья. «Е carino, quel ragazzino, — говорил он жене за обеденным столом. — Он сокровище, этот малыш». Неддо знал, что говорит о нем marchese, потому что его дядя Микеле прислуживал в столовой маркиза.
Но в глазах Эдгардо мальчишка Неддо значил не больше полевой крысы — будущая пара дешевых рабочих рук. Ему не было дела, что мальчишка принадлежал к четвертому поколению местной семьи издольщиков д’Онофрио.
Эдгардо не столько оплакивал кончину своего отца, маркиза Джакопо д’Онофрио, сколько гордился своим новым статусом — нового marchese — и независимостью. Ему было шестнадцать лет.
Итак, в то утро молодой маркиз наблюдал, как мальчишка Неддо, девяти лет от роду, тянет к себе ветвь с персиками, пряча лицо в листьях и налитых солнцем плодах, вдыхая их запах. Он готов был прикрикнуть на мальчишку, которому — как и всем работникам — не дозволялось срывать то, что росло в поле, в саду или в лесу — без разрешения управляющего. Иначе разве можно собрать, взвесить и как положено разделить урожай? Эдгардо не позволил себе закричать: стоял неподвижно и смотрел. Мальчик выпустил ветвь. Но когда она разгибалась, Неддо сорвал с нее один персик, тут же слопал, утер щеки, вытер косточку подолом рубахи и положил ее в карман. Эдгардо все молчал.
Той же ночью или вскоре после того, когда домочадцы спали, новый marchese тщательно оделся, навернул шейный платок под ворот рубахи из толстого шелка, застегнул охотничью куртку отца поверх красивого твидового жилета, тоже отцовского. Низко, набекрень, надвинул шляпу. Он прошел два километра до персикового сада и поджег его. Смотрел, как сгорели под корень деревья. Сжигал ли он свое прошлое, царствование отца? Или маленький голодный мальчишка с единственным румяным персиком так разозлил его, или Неддо со своим персиком просто дал ему повод для ритуала перехода в правящий класс, для акта театральной несправедливости, ставшей символом его правления?
На следующее утро Эдгардо собрал работников и объявил, что из-за воровства Неддо никто больше не попробует персиков с его земли.
Позже, на вопрос матери: «Perche?» — зачем, Эдгардо ответил:
— Это мои персики и мой мальчишка. Ты бы предпочла, чтобы я сжег его?
Это тоже слышал дядя Микеле.
После Второй мировой тирания mezzadria, издолья, наконец рухнула. То было время великого исхода. Исхода крестьян, от нищеты рабства к новой нищете, ожидавшей их на фабриках севера. Большинство землевладельцев предпочли оставить свои поля в запустении, уединиться в просторах своих сельских вилл или вовсе отказаться от сельской жизни ради прозябания в городских фамильных палаццо, отопление которых обходилось дешевле, а прислуга хранила верность. Но кое-кто из аристократов продал свои земли, и притом за бесценок. Неддо купил землю.
Дешево, на деньги, взятые в кредит. Он выращивал табак, потому что эту культуру санкционировало государство и он мог рассчитывать на справедливую компенсацию. На прибыль он купил еще земли, перестроил старый крестьянский дом, послал сыновей в школу в Перуджу. И все эти годы хранил в кармане старую персиковую косточку. Как только позволили средства, Неддо посадил персиковый сад. Заботливо возделывал его и подсаживал новые деревья. А теперь, можно сказать на старости лет, он завел новую традицию для scuole elementare — начальных школ коммун Орвието. День Персиков. Когда плоды созревают, он приглашает детей под присмотром учителей взбираться на деревья и рвать персики. Он особенно любит третьеклассников. Девятилетних.