Дама, валет…

Красавчик в жизни никого не убивал. Но куда тут денешься? Может быть, она еще спасла бы свою жизнь, притворившись послушным барашком. Может быть, он сумел бы выпутаться, будь он спокойнее и рассудительнее. Но они оба обезумели, попав в эту непредвиденную ситуацию. Она сделала то, что решило ее судьбу: рванулась к двери с криком о помощи. И он сделал то, чем легче всего можно было оборвать ее вопль. Взмахнув ожерельем, он накинул его на ее шею и сдавил. Нанизанные на прочную платиновую проволоку жемчужины вдавились в шею. Она задергалась, принялась дико извиваться, размахивать руками, пытаясь оторвать от шеи смертную удавку… Жемчужины так глубоко вдавились в горло, что стали размером с булавочную головку. Он опомнился, стал разжимать пальцы. Поздно. Она рухнула к его ногам. Лицо черное, глаза выпучены, язык вывалился… Зрелище не для слабонервных. Готова. Убита предметом роскоши, украшением, предназначенным для того, чтобы доставлять радость.

2

Красавчик Шерман, конечно, скотина, но скотина, твердо стоящая на земле, — реалист. Он сразу понял, что дама отдала богу душу, даже и наклоняться к ней не пришлось… Пульс там проверить… Какой пульс? Глаза, так страшно выпученные, уже никогда ничего не увидят. Приятного, конечно, мало.

«Ну спасибо!.. Стерва! Хорошенькое дельце… Довесочек к краже… Этого мне только и не хватало…» — пронеслось у него в голове.

Сначала Шерман подскочил к двери. Прислушался. Возились они недолго, стены в старых парижских домах-бастионах толстенные. Вопль ее… Хорошо, что не тонкий, пронзительный, скорее хриплый, краткий, как будто и не женский. Снаружи все спокойно. Он перешел к окну, бросил взгляд вправо-влево сквозь убогие шторы… Ничего подозрительного, напротив сплошь занавешенные окна. На всякий случай плотнее задернул шторы на своем высоком французском окне.

Красавчик вернулся к покойнице, обошел ее. На этот раз его посетила мысль «по случаю»: «И как это я умудрился раньше никого не кокнуть? Везло. До сегодня». Конечно, Красавчик не был столь спокоен, как казался, но и психовать не собирался. Если бы такое довелось совершить порядочному человеку, тот бы, конечно, переживал. Но Красавчик понятия не имел, что такое совесть, и не ему испытывать какие-то ее угрызения.

Он наконец нагнулся, но не над трупом, а над ожерельем. Безнадега. Без инструмента ничего не сделать, а откуда у него инструмент?

— Жемчуг хотела? Ну вот, получила. Рада? Дура… — проворчал он, нарушив наконец тишину. Подбодрил себя звуками родного голоса. На память вдруг впервые с момента их знакомства пришло ее имя. — Манон, стерва, Манон…

Он прыгнул к двери, чуть заслышав стук. Проверил, заперто ли. На этот раз пришли за багажом.

— Мсье, ваш багаж…

— Минутку! Подойдите через минутку.

Но этот тип не отставал.

— Мсье, времени остается немного. Поезд отправляется через четверть часа. Успеть бы до вокзала доехать…

— Сейчас, сейчас…

— Ну, если мсье согласен опоздать…

Нет, ни в коем случае не согласен. Опоздаешь на поезд — успеешь на гильотину. Он не может ее отсюда убрать, но не может и оставить. Через десять минут после его отъезда эти олухи припрутся прибирать в номере — и в Шербур полетит телеграмма, опережая поезд. Красавчик заметался по комнате, рыча себе под нос… И замер. Вот он, ответ, прямо под носом. Консьерж дрыхнул, ее не видел. Кто-нибудь, домохозяин или работодатель, заявят в полицию об исчезновении. Объявят розыск. Вот и пусть ищут. Она уже будет лежать на дне, а им останется муляж ожерелья. Родственников в Париже у нее нет. А сундук приглашающе распахнут.

Красавчик пригнулся к замочной скважине. Тот тип дышал за дверью, сопел и перетаптывался.

Итак, сундук. Сундук-шкаф, одна сторона его сквозная, чтобы вешать всякие костюмы, другая заполнена отделениями, ящиками и ящичками для башмаков, рубашек и иной мелкой дряни. Не слишком шикарный сундук, конечно, да и куплен не новым.

Красавчик быстро выпотрошил содержимое, вынул ящики и перегородки, которые вынимались, выломал неразборные. Черт с ним, с шумом.

Человек имеет право сломать принадлежащий ему сундук.

Порядок! Он перетащил ее к сундуку, засунул внутрь, подогнул ноги, закрыл. Крышка закрылась без заминки, без сопротивления. Много там места. Слишком много. Он снова открыл крышку-дверцу, принялся запихивать туда рубашки, костюмы, ящики и обломки перегородок. Все влезло! Закрыл, запер сундук, утер лоб. Схватил билет, скопировал номер каюты на багажный ярлык: «42А». На ярлыке надпечатка: «Багаж в каюту». Вот и хорошо. Лизнул ярлык, приклеил к сундуку.

Еще раз обвел взглядом комнату. Ничего. Ни крови, ни следов борьбы. Подобрал полый каблук, сунул его в карман. Все.

Красавчик открыл дверь, впустил носильщика в синей блузе.

— Это со мной в машину, — ткнул он пальцем в сундук.

— Шофер сдерет полторы таксы, — предупредил носильщик.

— Ничего, не разорюсь.