Дамоклов меч

Много я слышала от приезжих девиц, что их ухажёры одаривают домами, да скотиной какой-никакой, а мой мне всё платки да гребни дарил. Молодая была, глупая, смеялась с тех дам, что им такие нелепые подарки дарят, да потом поняла, что повезло им! А поняла это тогда, когда в гости к нам приехал сам граф.

О, я тогда уже знала о неслыханной жестокости графа! Местные девки постоянно судачили про него, о том, какой он страшный в гневе своём! Загубил не одну душу! Худо живётся у графа людям. Любая вина – и не убежишь от хлыста и столба у окна от его покоев, чтобы мог наблюдать за провинившимся.

Интересно было посмотреть на него. С паном граф хорошо ладил, был ему пшиятелем (другом). Раней они были панами, да только как мы часткой (частью) Российской империи стали, так модно было титулы завоёвывать иные. Барон, маркиз, граф! Вот и купил себе титул графа пшиятель пана, с прусаками стал ладить.

Были пшиятелями, але пан всё ж пужался (боялся) графа. Тот был богаче и могуче, да и моц (сила) была в руках звычайная (обычная). Але узнала об этом, кеды (когда) граф потребовал забрать меня к себе!

Да! В тот день пан представил меня графу как «любовницу», с ним он был честен и не стеснялся. Целый день граф искоса наблюдал за мной. Не по себе мне было от его взгляда. Говорили местные девки, что, то не человек, а зверь. Он и был похожим на зверя: грива, острые клыки, острые ногти, такой большой, а голос…настоящий рык!

Вечером, за столом, он и сказал пану при мне, что забирает меня. Говори цену! Приглянулась ему. Я возмутилась тогда и встала со стола, сказав, что как он посмел, собака такая, покупать меня! Девки – прислужницы охнули от испуга, пан вместе с ними, а граф разинул свою пасть от удивления и, будто не заметил меня, продолжил с паном беседу по поводу покупки меня. Я и брызнула на него квасом. Пан тут уж вскочил и закричал: «Дура! Угомонись!»

Девки меня увели, а я только слышала, как граф смеялся, вытирая со своей бороды и гривы квас, да говорил, что видно, что дикая я, что любит он таких.

Ночь я сидела в покоях, да заснуть не могла. Как он смел эта псина ходячая?! А пан как при нём смирно сидит! Да только впервые прогневила пана. Нехорошо так. Что же будет. Выгонит?

Открылась дверь, вошёл пан и виновато сказал, что уезжаю я. Я так и припала к ногам пана, умоляя простить меня, дуру, за слова мои на графа, да не выгонять меня. А он и продолжил: «Да к графу едешь. Купил он тебя. Ждёт. Прости, голубушка, не мог я ему отказати. Сильный он. Не плачь. Возьмёшь с собой дочку в потеху своему горю. Граф дал добро забрать её тебе.»

А как же сыновья? А пан не хотел с ними расставаться, наследники ему нужны были, а я теперь на что? Да и дочка не надобна. Вот и продал меня с ахвотой (охотой) графу.

Была бы я женой пана, не продал бы как мясо. Был бы у меня дом, да скотина, сбежала бы, вышла бы замуж за любого мужичка с таким-то приданым, да не отдал бы меня на истязание графу. Быстро я поняла, что такое «любовница», и какие подарки надо просить.

Он продал меня! Продал! Как вещь! И это тот человек, за которого я так боролась! В одно мгновение с моих глаз будто слезла пелена – передо мной предстал трусливый человек, желающий как можно проще получить желаемое, не поранив свою тонкую, дрожащую от страха, шкурку!

Убежать? А куда? Без грошей, холёной женщине с тряпьём, да ещё и с дочкой, которой три года от роду! Никто из мужичков да баб не дал бы мне крова – все боялись и наказа пана, и гнева жестокого графа. Ранком собрался народ у повозки графа, да судачили, чевой-то я уезжаю с ним да с дочкой. Шептались, что угневила пана, да выгоняет, а кто-о ворчал, что продали.

Тут ко мне побежала девка лет девяти. Предложила забрать её с собой. Травница она. Вестой зовут. Много чего знает она о травах хороших, женских и плохих. Подумала я быстро погубить графа, да к пану вернуться, проситься обратно в ногах. Подошла к графу, да ласково и смиренно попросила забрать девку. Нахмурился, да согласился. Так и уехала я в ту же ночь с графом, дочкой да травницей, мысленно хороня себя.

Глава 4

С графом поначалу жила худо. Богато, но худо. Губить не торопилась. Уж очень умён был да недоверчив. Весту на дух не переносил. Гнал есть на крыльце.

Дочь моя столько жахов (страхов/ужасов) увидала в его доме, что вся панская добротность пропала. Стала дочка на меня похожа, кали я жила на хуторе – худая, большеротая, с большими, пужливыми вачами (испуганными глазами). Не любил её граф, да и сейчас её будто не видит. Лупил её за любую провинность.

А я быстро привыкла к нему, да стала защищать своих же. Люди знали только, что я от пана, а то, что я их, хуторская, из народа, не знали, да и не надобно это было – принимали меня и так. Общалась с ними, бо (ибо) не было с кем поговорить о своём горе, да и защиты чуть что искала. Но и тут надо было быть осторожной. Один раз я пожалела.