Дамское счастье

На фоне деятельности Муре совершенно обреченно выглядят владельцы маленьких лавок, в которых привыкли торговать по старинке. Все эти Бодю, Бурра и другие буржуа бальзаковского типа, втянутые в непосильную борьбу с Муре — современной капиталистической акулой, — уничтожены. «Всякий раз, когда в «Дамском счастье» открывался новый отдел, это отзывалось катастрофой в окрестных лавочках. Разорение их приобретало все больший размах, трещали даже самые солидные фирмы».

В поединке между Октавом Муре и торговцами старого типа столкнулись противоположные принципы коммерции. Муре идет в ногу со временем, стремясь сделать как можно больше оборотов капитала, даже решаясь на огромный риск. И рядом с ним совершенно архаически выглядит фигура Бодю, который следует правилу: «Искусство заключается не в том, чтобы продать много, а в том, чтобы продать дорого».

* * *

В романе «Дамское счастье» сказались многие особенности Золя-художника: среди очень точных, часто тяготеющих к физической ощутимости, натуралистически наглядных описаний — необыкновенно смелые метафоры, подчеркивающие самую природу, самый смысл явления, метафоры, которые выступают как обобщающий момент. Вот пример излюбленной Золя развернутой метафоры — эпизод, изображающий конец рабочего дня в магазине «Дамское счастье»: «В отяжелевшем рокоте Парижа слышался храп наевшегося обжоры, переваривающего шелка и кружева, полотна и сукна, которыми его пичкали с самого утра. Внутри, под огнями газовых рожков, которые сверкали в сумерках, освещая последние судороги базара, магазин представлял собой своеобразное поле битвы, еще теплое от резни тканей. Обессилевшие, измученные продавцы расположились лагерем среди разгромленных столов и прилавков, словно разметанных порывом бешеного урагана… А в подвале магазина, в отделе доставки, работа еще кипела вовсю; отдел был завален свертками, и фургоны не успевали развозить их по домам. Это было последним сотрясением перегретой машины».

Другим средством художественного обобщения нередко выступает у Золя символика. Характерен в этом смысле эпизод: магазин «Дамское счастье» наконец-то довел дневную выручку до миллиона. Кассир Ломм и два помощника, согнувшись под тяжестью мешков с деньгами, торжественно несут божество, вожделенный миллион, в кабинет хозяина… Шествие этого божества повергает в экстаз всех присутствующих, заставляет их склониться перед «золотым тельцом»…

* * *

Капитализм порождал богатую материальную культуру, но он не в состоянии обратить материальные ценности на службу духовным потребностям человека

. Таков объективный вывод, к которому ведет читателя роман Золя.

А. ИВАЩЕНКО

Эмиль Золя

Дамское счастье[2]

I

 Дениза шла пешком с вокзала Сен-Лазар, куда ее с двумя братьями привез шербурский поезд. Маленького Пепе она вела за руку. Жан шел сзади. Все трое страшно устали от путешествия, после ночи, проведенной на жесткой скамье третьего класса. В огромном Париже они чувствовали себя растерянными и заблудившимися, глазели на дома и спрашивали на каждом перекрестке: где улица Ла Мишодьер? Там живет их дядя Бодю. Попав наконец на площадь Гайон, Дениза в изумлении остановилась.

— Жан, — промолвила она, — погляди-ка!

И они замерли, прижавшись друг к другу; все трое были в черном: они донашивали старую одежду — траур по отцу. Дениза, невзрачная девушка, слишком тщедушная для своих двадцати лет, в одной руке несла небольшой узелок, другою держала за ручонку младшего, пятилетнего брата; позади нее стоял, от удивления свесив руки, старший брат — шестнадцатилетний подросток, в полном расцвете юности.

— Да, — сказала она, помолчав, — вот это магазин!

То был магазин новинок на углу улиц Ла Мишодьер и Нев-Сент-Огюстен. В этот мягкий и тусклый октябрьский день его витрины сверкали яркими тонами. На башне церкви Сен-Рок пробило восемь; Париж только еще пробуждался, и на улицах встречались лишь служащие, спешившие в свои конторы, да хозяйки, вышедшие за провизией. У входа в магазин двое приказчиков, взобравшись на стремянку, развешивали шерстяную материю, а в витрине со стороны улицы Нев-Сент-Огюстен приказчик тщательно драпировал складками отрез голубого шелка, стоя на коленях, спиной к улице. Покупателей еще не было, служащие только еще начинали прибывать, но магазин уже гудел внутри, как потревоженный улей.

— Да, что и говорить, — заметил Жан, — это почище Валони. Твой был не такой красивый!