Дамы без камелий: письма публичных женщин Н.А. Добролюбову и Н.Г. Чернышевскому

Любимый, дорогой Колинька, мне очень печально писать тебе, потому что я совершенно не могу писать тебе веселые письма. Сейчас со мной вновь случилось большое несчастье, здесь у нас был пожар, а я как раз была в деревне у одной больной, вернулась домой, все потеряно и вот я осталась в том, в чем была, но еще более печально то, что я и деньги потеряла, 3 июня я получила твои деньги 100 [рублей], и оставила их дома, взяла только портрет, и вот все утрачено, единственное, что мне осталось, – твой портрет. Я писала Н[иколаю] Г[авриловичу] об этом, и он мне прислал очень приятное письмо и 60 р[ублей] денег[253]. Я не столько радовалась деньгам, сколько его доброму и ласковому письму. Благодарю и тебя, Колинька, ты не забываешь меня, хотя ты так далеко, заботишься обо мне. Одно только плохо, что ты не пишешь, за 6 недель я только одно письмо от тебя получила, и притом ты совершенно не отвечаешь на то, что я пишу, верно, ты совсем мои письма не читаешь, может быть, ты не так добр, как раньше. В августе месяце я думаю снова по ехать в Дерпт, чтобы дальше учиться, в Дерпте я сберегла те 250 р[ублей]. В конце августа я заберу деньги, потом начну заниматься практикой. Я уже приняла одного малыша у моей хозяйки, где я сейчас живу. Это занятие не тягостное, только нужно иметь большое терпение и сидеть ночами.

Если ты меня еще немного любишь и в тебе осталось хоть сколько-нибудь доброты, напиши мне скорее, потому что я нуждаюсь сейчас в твоем утешении и в твоих скорых ответах. Ты себе не можешь даже вообразить, как грустно быть одной в совершенно чужом городе без совета и без единого дружеского слова.

Написал ли тебе дядя, что он хочет снять комнату и отпустить слугу[254], для чего ему это делать? Дядя тоже добр и дважды писал мне, но немного сердится на меня, что я просила денег у Н[иколая] Г[авриловича], а не у него. Сейчас я, слава богу, здорова, но снова была больна, оттого что испугалась пожара.

Уши мои стали было лучше, но из-за этого ужаса снова стало хуже, но мне обещают их вылечить, я принимаю травяные ванны.

Добрый Колинька, ответь поскорее. Я буду очень счастлива, буду с нетерпением ждать ответа. Не забывай свою бедную

Т[ерезу] Г[рюнвальд].

P.S. Ты уже очень хорошо пишешь на немецком, это меня очень радует.

Твой портрет берегу как зеницу ока, но ты очень похудел. Почему ты снял очки, ты их больше не носишь? Напиши, с кем ты поехал за границу и как живешь[255].

Я живу очень-очень просто и плачу за стол и проживание 10 р[ублей] с[еребром].

Мой адрес такой: Близ Великой реки, Выползовой слободы, в доме прачке Настасьи Митрофановой.

№ 29

12 августа <1860 г.>, Псков

Псков 12го августа

Милый, добрый Количка, пишу я тебе теперь по-русски, потому что ты мне ничего не отвечаешь, что я тебе спрашивала, а может, не понял. Во-первых, я хотела знать, что будет с Ваничкой[256]. Я думаю, его лучше привезти в Пет[ербург], потому что там он будет лучше учиться, нежели в Нижнем. Милый Количка, мне очень совестно, что Николай Г[аврилович] так часто пишет, и что его мы очень беспокоим насчет денег[257]. Я думаю, ему мало времени заниматься беганьем по почтам. Особенно он теперь так далеко живет[258], да и притом мне очень совестно ему посылать свои скверные и глупые письма, хоть бы ты так был добр и извинился насчет меня.