Дань прошлому

Невеста была в белом платье - не атласном, правда, но всё же шелковом. Я был в пиджаке, но - темного, синего цвета. Родители и родственники принарядились. Появился раввин, не казенный Я. И. Мазэ, а так называемый духовный раввин, Вейсбрем, благообразный старец, с мягкими чертами лица и длинной белой, подернутой желтизной бородой. Он не "мучил" присутствовавших наставительной речью, а ограничился самым необходимым для совершения обряда. Назначенные к тому обвели нас положенное число раз под бархатным балдахином с золотой бахромой. Разбили, как полагалось, посуду, притоптав ее каблуками. Пригубили вино. Надели кольца на безымянные пальцы и двинулись к столу с угощением, которое, несмотря на воскресный день, всё же раздобыла хлопотливая Тилла Ивановна.

Вся процедура отняла немного времени. Хотя всё было как полагалось, всё же чувствовалось, что чего-то не хватает, что-то не завершено. Было всего 10 часов вечера, а программа была уже исчерпана, и надо было расходиться. Молодежь решила продолжить празднество, перенеся его в другое место. Но куда? Кто-то предложил ехать в "Яр". Это требовало денег, которыми я не располагал. На выручку пришел д-р Розенталь.

- Скажи дяде Абраму, он охотно даст сто рублей - посоветовал он. - На свадьбе Веры (старшей дочери тестя) одни лошади стоили дороже!..

Я стал обладателем ста рублей, и на шести лихачах, "на дутиках", мы отравились в излюбленное место московских кутежей, с цыганским хором, отдельными кабинетами и прочими аттракционами. Было всего 11 часов - для "Яра", можно сказать, детское время: туда приезжали после окончания спектакля в театрах или для завершения кутежей. Кроме нас, посетителей не было. Там и здесь слонялись без дела "особочки", с удивлением оглядывавшие так мало похожих на обычных их гостей и клиентов. Мы заказали кофе с ликерами - тоже не как завсегдатаи "Яра" - и вскоре почувствовали себя не на месте: ни мы "Яру", ни "Яр" нам не подходили. Решено было закончить празднество и разъехаться по домам. Разъехались и молодожены: кузина-жена вернулась к себе в отчий дом, а я отправился ночевать к Шеру.

3

Задумываясь над возможным будущим, я решил на всякий случай зачислиться в сословие присяжных поверенных, точнее, - записаться в помощники присяжного поверенного. О научной карьере я в то время и не мечтал. В магистратуру, если бы и мечтал, попасть не мог: дверь была закрыта на два замка - как нелегальному и как еврею. Знакомый приват-доцент предложил рекомендовать меня любому присяжному поверенному: никто ему не откажет - тем более, что я не предполагаю фактически работать в кабинете будущего патрона.

Я "выбрал" Муравьева, Николая Константиновича, не потому, что знал его, а потому, что он был известен как радикальный адвокат, участник в политических процессах. К нему был приписан и ряд моих приятелей. Нервный и холерический, Муравьев выслушал меня и мою эпопею без особого интереса, но тут же согласился приписать в число своих помощников. За 44 года существования русская адвокатура, при всех сменах правительственного курса, сохраняла свою автономию, и мое включение в бесконечное число "пом. прис. пов."-ых округа московской судебной палаты прошло без всяких осложнений с чьей-либо стороны.

У меня не было никаких обязательных занятий и потому, когда мне предложили выступить казенным защитником, то есть по назначению суда защищать подсудимого, не имеющего возможности пригласить адвоката по собственному выбору, я охотно согласился. Первыми - и последними - клиентами моими были двое парней рецидивистов "домушников", забравшихся на чердак и унесших оттуда белье. Что они белье украли, не было никаких сомнений. Но они упорно запирались и при свидании со мной заявили, что отказываются судиться "в сознании". Исходя из этого, я стал готовиться к защите: собрал, что мог, из "доктрины" и сенатской практики о том, какое помещение может считаться обитаемым, является ли им чердак вообще и данный в частности и т. п.

Облачившись в чужой фрак и пригласив Василия Дистлера, приятеля эс-эра и сибирского адвоката, присутствовать в качестве свидетеля моего выступления, явился я в заседание московского окружного суда с присяжными заседателями. Председательствовал гроза молодой адвокатуры - товарищ председателя Салов. Он был известен бесцеремонным обращением с защитниками, особенно с молодыми и малоопытными. Я робел больше, чем когда таскал бомбы, и почти обомлел, когда на грозный опрос председательствующего;

- Подсудимый, признаете вы себя виновным? - услышал совершенно неожиданный положительный ответ.