Дань псам (ЛП)

Он не натыкался на стены, не чувствовал потоков воздуха. Складки камня под ногами шли неровными волнами, заставляя спотыкаться; один раз он упал на колено, почувствовав пронизывающую боль.

Заблудился. Ни звука, свидетельствующего о положении Скола.

Да, вот подходящий конец. Скол, должно быть, содрогается от сладкого предвкушения. Потерян в темноте. Потерян для сородичей. Для Лорда и будущего, которое никогда не наступит. Такое идеальное, такое точное наказание…

— Хватит ныть, жалкий червяк.

«Фаэд».

— Они здесь, дурень. Так же блуждают.

«Кто? Где? Оставь меня. Я уже говорил: прости. Мне жаль, что так получилось, жаль, что я пытался тебя убить. Жаль…»

— Не поздновато ли? Ты не понимаешь. Я жила в страхе. Жила в вечном ужасе. Перед всем. Перед вами. Что вы поймете мою сущность. Ты способен вообразить, Мандер, на что это похоже? Жизнь была пыткой, а мысль о смерти — пыткой еще злейшей. О, я знала, что так кончится. Неизбежно. Тварям вроде меня везет, пока другие не замечают. А потом чужое лицо искажается отвращением и тебя давят ногой.

Или швыряют из окна.

«Прошу, не надо больше…»

— Они здесь. Десра, Скиньтик, милая Араната. Найди их.

«Как?!»

— Я помочь не смогу. Криков не услышат. Здесь есть слои. Слои над слоями слоев. Ты можешь пройти сквозь одного из них и не заметить. Нимандер Голит, в тебе кровь Лорда. Кровь Элайнтов передалась тебе… это же тайна? Скол не ведает о том, что у тебя есть такое оружие. Откуда ему узнать? Откуда кому бы то ни было узнать? Мы слишком долго подавляли себя…

«Потому что так велел Андарист!»

— Потому что так велел Андарист. Потому что он завидовал. Он страдал. Думал, будто может взять детей брата и сделать их своими, не детьми Аномандера.

«Ненанда…»

— Получил самую жидкую кровь. Мы же знаем. Ты знаешь. Он был таким предсказуемым. Это его и убило. Брат, отец, сын — слои такие тонкие, такие чудные. Погляди на них снова, любимый мой, убийца мой — погляди глазами дракона.

«Но, Фаэд, я не умею! Как это делать?»

Она не ответила. Нет, так просто не получится, правда? Фаэд не была мимолетным воспоминанием, заботливым духом. Не была его чуткой совестью. Вовсе нет.

Она — лишь одно из пятен крови на руках Нимандера.

Он встал на месте. Он стоял, окутанный забвением.

— Мои руки… — Он медленно поднял их. — Пятна, — шепнул он. — Да, пятна.

Кровь родичей. Кровь Тисте Анди.

«Кровь драконов. Сияющая подобно маяку. Она может призывать, заклинать, выбрасывать нити, пока…»

Рука женщины ухватила его словно из ниоткуда, холодно сомкнулась на запястье.

И тут же она показалась перед ним — глаза подобны занавесям, разошедшимся, чтобы показать глубину великой любви.

Он вздохнул. Голова закружилась. Он чуть не упал. — Араната…

Она сказала: — Мало времени, брат. Нужно спешить.

Не отпуская руки, он побежала, потащив его за собой словно ребенка.

Но Нимандер не думал возражать.

Она глядела ему в глаза. И он видел. Эту любовь. Он видел.

И, более того, понял.

* * *

Умирающий Бог грядет. Чистый как музыка, светлый как истина, прочный как уверенность. Кулак силы, выброшенный и сметающий, дробящий всё на пути своем. Потом кулак раскроется и ладонь схватит душу Искупителя. Более слабого бога, заблудившегося и смущенного.

Селинд будет этим кулаком, этой рукой. Доставит дар, из коего проистечет идеальная, истинная вера.

«Это кровь искупления. Ты поймешь, Искупитель. Пей до дна кровь искупления и танцуй.

Песня — слава, а слава — мир, который никто не захочет покинуть. Так что, милый Итковиан, танцуй со мной. Вот она я, тянусь к тебе…»

Выгибая спину на грязном полу хижины Градизена, Селинд точила темную жижу изо рта и носа, из слезных каналов. Ногти ее почернели, на кончиках повисли капли вонючей жидкости. Она была обнажена. Градизен опустился на колени подле нее и замер, тяжело задышав и глядя на сочащиеся черным молоком соски.

Жрикрыс, завернувшийся в дождевик, стоял у порога и смотрел в обвисшее лицо, в тусклые глаза. Ему было заметно, как Градизен сражается с внезапно нахлынувшим желанием, наполовину детским, наполовину сексуальным, как пялится на полные сэманкелика груди. Ублюдок уже изнасиловал ее в диком припадке поглощения, принося девственность в жертву, так что сейчас его сдерживает только какой-то непостижимый приказ. Жрикрысу не нравилось об этом думать.

Градизен приподнял Селинд голову, а второй рукой раскрыл рот. Потянулся за кувшином сэманкелика. — Время, — пробормотал он, — и время, время, время. Сейчас. — Он наклонил кувшин, и черный сок полился в горло жрицы, пятная рот.

Она глотала и глотала; казалось, она не остановится никогда, что тело ее — бездонный сосуд. Она пила в великой жажде, и жажду эту не утолить ничем.

Жрикрыс хмыкнул. Он повидал много таких людей. Плохо хранимая тайна — достаточно лишь раз поглядеть им в глаза. Надежда, ожидание и голод — и злобная ярость, едва им откажут в малейшем из желаний. Они берут, но никогда не отдают. Да, он знавал немало таких.