Дань псам

— Вести о которых мы передали куда следует. Знаешь, что это означает? Головорезов, выламывающих ночью двери, несущих угрозы или что похуже. Люди из-за нас страдают, Лефф. Здорово страдают.

— Они страдают, потому что не платят. Или ты решил бежать? Говоря «бежать», я имею в виду — бежать из города за сотни лиг, в местечки, не имеющие связей с Даруджистаном. Вот они так не делают. Почему бы? Потому что все схвачены, пойманы в сети, не находят пути — у них есть родители и жены и дети и может быть это тяжело, зато по семейному. Сечешь, о чем я?

— Нет.

Лефф заморгал. — Я просто сказал…

— Они думают, что и нас поймали в сети? Разве что если мы решим плавать в Озере! Ведь на займах свет клином не сошелся? Есть еще шантаж, и у меня появилась парочка мыслишек…

— Хватит, Скорч. Не желаю даже слушать.

— Я только думал подкатиться к Тору, вот и все. Увидеть, что он замыслил.

— Это если Тор вообще покажется.

— Покажется, попомни меня. Он был нашим партнером. Был? И вернулся.

Тут разговор замер без видимой причины; они стояли и долго разглядывали друг дружку. Находились они снаружи «Гостиницы Феникса». Утро, самая хорошая пора для мыслей. Но утро быстро умирает, и к полудню они поймут, что снова уселись где-то, вялые как черепахи под градом, спорят ни о чем, бормочут нечто односложное и становятся все злее.

Без лишних слов они одновременно двинулись в «Феникс».

Ввалившись внутрь, огляделись — скорее ради порядка — и направились к столику Крюппа. Тот как раз воздел пухлые руки, пошевелил ладонями, словно двумя змеиными головами, и опустил их в одну из дюжины тарелок с выпечкой. Беспомощные сладости нанизывались на острые ногти и прямо-таки мелькали, попадая в рот Крюппа, глотавшего их без перерыва, рассыпавшего водопады крошек.

Несколько мгновений — и половины пищи как не бывало. Щеки Крюппа раздулись, измазанные джемом губы пытались сомкнуться; он одновременно жевал и глотал, останавливаясь лишь ради того, чтобы шумно вдохнуть через нос. Завидев, что подходят Скорч и Лефф, он молча повел рукой, приглашая садиться.

— В один прекрасный день ты взорвешься, Крюпп, — сказал Лефф.

Скорч смотрел с обычным своим выражением одурелого недоверия.

Крюпп наконец сумел проглотить все и вновь поднял руки, позволив им свободно парить. Глаза уставились на гостей. — Благие партнеры, разве утро не чудесное?

— Мы еще не решили, — ответил Лефф. — Мы всё ждем Торвальда — его посланец нашел нас и назначил встречу на пристанях. Уже второй вариант — похоже, он нам не доверяет. Скажу тебе, Крюпп, это тяжелый удар. На редкость тяжелый.

— Нет нужды столь высоко вздымать в небеса стяги воспаленного подозрения, о бегающеглазые друзья Крюппа. Знайте: печально известный и почти родной нам отпрыск Дома Ном верен слову, и Крюпп уверяет — с полной уверенностью — что из ужасного списка вскоре исчезнет первое имя!

— Первое? Как насчет шести…

— Вы не слышали? Ох, мамочки мои. Каждый из них уплыл за мгновение до появления ночных лупильщиков. Редкостнейшее невезение.

Скорч вцепился ногтями в лицо: — Боги, мы опять там, откуда начинали!

— Невозможно, Крюпп! Кто-то их предупредил!

Косматые брови Крюппа взлетели и зашевелились вразнобой. — Но точность ваших сведений никем не оспорена. Радуйтесь. Посему, вы преуспели в отработке сказанных шестерых, и составителям списка далеко до вашей скорости. Сколько же осталось? Двенадцать, верно? Конечно, не считая одурманенного Торвальда Нома.

— Он не обдурманен или как там, — сказал Скорч. — На самом деле вчера он выглядел вполне здоровым.

— Возможно, радостное воссоединение высосало из него все соки. Крюпп посчитал его одурманенным, поскольку бездумное и жалкое явление в этом заведении… ага, наконец он увидел нас!

Скорч и Лефф повернулись на стульях и увидели спешащего к ним Торвальда Нома. Широкая улыбка вызвала у них облегчение, но одновременно и беспокойство.

— Извиняюсь за опоздание, — сказал Торвальд, садясь на свободный стул. — Мне пришлось побриться, а потом старушка — парикмахерша бесплатно подрезала мне ногти — сказала, что без зарослей я оказался на удивление милым, и если это не хорошее начало дня, то что назвать хорошим? А ты — Крюпп. Должен быть им — кто еще в городе пытается есть носом, когда рот занят? Я Торвальд Ном.

— Садись, новообретенный друг. Крюпп слишком великодушен сегодня утром, чтобы заметить сомнительные похвалы его привычкам и привычкам его носовых ходов. Далее Крюпп наблюдает, что ты, некогда отчаявшийся бедняк, внезапно приобрел завидное богатство, став столь изысканно одетым и причесанным. Вскоре Скорч и Лефф с великим облегчением нанесут долгожданный визит Гаребу — ростовщику. И в тот день, смеет надеяться вышеназванный, Гареб редкостно размягчится при виде возвращенного долга.

Торвальд взирал на Крюппа с очевидным восхищением.

Левая рука Крюппа метнулась, пленила пышную булку (которая, вроде бы, попыталась сбежать?) и целиком затолкала в рот. Жуя, он лучился улыбкой.

— Деньги нашел? — спросил Лефф.