Дань псам

Она согласно замотала шеей. — Что-то, о да, что-то. Впала ли жрица в безумную оргию? Нырнула ли за ответами на все вопросы? Или отложила потребность в ответах на потом, на время большей удачи? Но … реальность вернулась. Проклятие реальности! Чтоб она упала в Бездну! Пора нырять снова!

— Путешествие испортило тебе настроение, Карга.

— Не в моей натуре грустить. На деле я презираю грусть. Сражаюсь с ней! У меня от грусти сфинктер взрывается! А вы огорчаете меня, старую спутницу, любимую служанку!

— Я не хотел. Вижу, ты страшишься худшего. Скажи, что видели твои сородичи?

— О, они рассеялись, парят тут и там, всегда высоко над ухищрениями земных ползунов. Мы видим, как они ползут туда, потом обратно. Мы следим, мы смеемся, мы поем их сказания братьям и сестрам.

— И?

Карга склонила голову, одним глазом уставившись на мятежное море. — Ваша тьма, Хозяин, породила свирепые бури.

— Да, породила.

— Я полечу выше клубящихся туч, в холодном и чистом воздухе.

— Ты так и сделаешь, Карга, так и сделаешь.

— Ненавижу, когда вы так великодушны, Хозяин. Когда ваши глаза заволакивает нежность. Не подобает вам проявлять сочувствие. Стойте здесь, да, незримым, непостижимым. Таким я сохраню вас в памяти. Позвольте мне думать о льде истинной справедливости, не способном расколоться… Слушайте! Звонят внизу! Какая жизнеутверждающая музыка! Как утешает вопль железа!

— Сегодня ты на редкость поэтична, Карга.

— Так Великие Вороны сражаются с грустью, Владыка. Итак, чего вам от меня нужно?

— Эндест Силан ушел к большой реке.

— Вряд ли он один.

— Ему нужно вернуться.

Ворон помолчала, склонила голову набок. — Прозвенело десять.

— Десять.

— Мне пора в путь.

— Лети напрямик, Карга.

— Умоляю, посоветуйте возлюбленной сделать так же, когда придет время.

Он улыбнулся. — Нет нужды советовать.

Глава 11

Кто ты таков, чтобы судить, стара она или молода, поднимает ли ведро или опускает его в колодец? Красива она или непримечательна, словно некрашеный лен? Летит ли она на летних ветрах парусом над голубыми водами, сверкая ярче девичьих глаз? Идет ли она, покачивая от удовольствия бедрами, суля бодрящие мечты, словно сама плодородная земля обрела способность петь подобно веселым бабочкам над цветущим полем, или устала, задремав в седле посреди груд спелых плодов, и больше не скачет через ароматные сады? Да кто ты таков, чтобы заключать в железную клетку определенности самую суть тайны, к жизни зовущей нас — пусть висит полное до краев ведро между темными глубинами и поющим солнечным светом. Она — красота и она — призыв к преступлению, и ничего ценного не прибавит к ней твое мнение, разве только раскачает истертую веревку. Стыдись!

Снисхождение наносит болезненные раны, и она уходит или заходит, внутренне содрогаясь. Не смей говорить о чести, не смей выносить жестокие суждения, пока я сижу здесь, наблюдая, и в мгновение ока расчеты вызывают в толпе вихрь презрения, и удаляется парус, минуя тебя навеки, ибо привилегия ее — море цветов, множество сладких ароматов за ее спиной, но никогда тебе не ощутить ни одного аромата. Вот баланс, вот мера, вот благочестие чужаков, что скрывают слезы, отворачиваясь.

«Молодой человек у стены», Некез из Одноглазого Кота